Старушка легко вскочила с дивана, подошла кшкафу, распахнула дверки, и я увидел собрание сочинений своего отца.

– Был во времена моей молодостизамечательный прозаик, – с восторгом произнесла бывшая заведующая, –Павел Подушкин. Увы, он давно покойный, новых книг не напишет! А какаялитература! Захватывающая! Исторические романы! Сцены любви без пошлости! Ябыла с ним знакома!

– С писателем? – уточнил я.

– Да! – горделиво воскликнула СофьяБорисовна. – Не верите? Могу доказать!

Изуродованные артритом пальцы вцепились вкорешок самого толстого тома.

– Вот, смотрите, – торжествующеобъявила старушка и открыла первую страницу. – Читайте.

Я посмотрел и испытал грусть, перед глазамивозник текст, без всякого сомнения написанный рукой отца: «Милой Софочке, моемусветлому ангелу, самой преданной читательнице, с неизбывной любовью». Далее шелхарактерный, взлетающий вверх росчерк.

– Похоже, вы были близко знакомы слитератором, – промямлил я.

Софья Борисовна горько вздохнула:

– Увы, нет! Но когда-то я была молода икрасива, а Павел Подушкин еще не был женат и выпустил несколько книг. Я ездилана его творческие вечера, получала автографы. Павел выделял меня из толпы, нолишь как поклонницу, а вот Нюрочка, та пользовалась его особым расположением.Она ничего не рассказывала, но мне кажется, что… М-да! Если честно, я былаинтересней подруги, сейчас покажу!

Софья Борисовна наклонилась и сняла с полкиальбом.

– Где же снимок, – забормотала она,перелистывая картонные страницы, переложенные папиросной бумагой. – А!Вот! Любуйтесь, это я в двадцать лет.

Софья Борисовна попятилась и положила тяжелыйальбом на стол.

– Здесь щебетушки-подружки, – веселозаявила старуха, – верхняя карточка моя.

Желто-серая бумага не могла скрыть красотыслегка полной на мой вкус девушки. Таких в народе называют кровь с молоком.Круглое лицо, правильной формы нос, темные волосы, широкие брови, сочный рот.Софья Борисовна не обманывалась на свой счет, она была хороша, как пион.

– А это Нюрочка, – сообщилабабуся, – ее уже нет в живых. Скажите, я была привлекательней?

– Несомненно, – вежливо согласилсяя, покривив душой.

Если Сонечка походила на яркий цветок, тоНюрочка напоминала скромную незабудку. Очень худенькая блондиночка с небольшимисветлыми глазами и трогательным ртом. Думаю, Соня затмевала подругу, но я бывыбрал Нюру.

– Я в этой самой квартире всю жизньпровела, а Нюрочка жила в центре, на улице Кирова, – пустилась ввоспоминания старушка. – Один раз она прибегает, вся раскрасневшаяся,возбужденная, и говорит: «Сонюшка, мне дали книгу молодого автора, ПавлаПодушкина. Замечательный роман! Хочешь почитать?»

Вот так мы стали преданными его поклонницами.А Нюрочка… Она обожала Павла, м-да! Думаю… подозреваю… полагаю, у них былроман!!!

– Не может быть, – прошептал я,внимательно разглядывая снимок.

– Уж поверьте, – заявиластаруха, – я такие вещи чувствую.

Софья Борисовна перелистнула еще пару страниц.

– Стойте! – воскликнул я.

– Что такое? – изумиласьсобеседница.

– Фотография! Слева! Блондинка, платье соригинальным рисунком, крупные черешни на веточке с листочками, она кто? И чтоза мужчина рядом с ней?

– Эта? – сморщилась хозяйка.

– Да, да!

– Райка Суворина! Та ещепрощелыга, – с презрением ответила старуха, – она здесь с мужемзапечатлена, Юрием Кондратьевым, братом Нюрочки. Юра Райку из тмутараканивывез, деревня называлась смешно – Калоша, я потому и запомнила. Мать Нюрочкибыла в шоке. Сын институт закончил, по тем временам это элита! Диплом вуза имелогромную ценность! А невестка! От коровы! Деревенщина! Она унитаз только вМоскве увидела, но быстро в столичной жизни разобралась! Артистка!

– Артистка, – эхом повториля, – почему вы так ее называете? Она в театре работала?

Софья Борисовна засмеялась.

– Нет, конечно! Врала ловко,прикидывалась невесть кем. Юра поехал в колхоз «на картошку», раньше такиедесанты практиковали. Отправился один, вернулся с Райкой. Вернее, она всемсказала, что ее зовут Антуанетта. Дескать, мать у нее из бывших, ее отселили занепролетарское происхождение в деревню Калоша, ну и тому подобное. Свекровьповерила невестке, тем более что та вела себя по-княжески: домашним хозяйствомне занималась, стирать, гладить, готовить не хотела. Зато моментально приобрела«городской» вид, сделала перманент, надела платье «рюмочкой», облиласьодеколоном. Работать она не пошла, поступила в театральное училище, а главное,она не хотела родить Юрию ребенка. Вертихвостка! На актерку училась. А потомскандал приключился. К Кондратьевым, словно снег на голову, свалилась толстаямрачная баба в «плюшке»,[13]и открылась малоприятная правда. Антуанетта на самом деле Райка Суворина,паспорт с заграничным именем ей вроде смастерил любовник, местный милиционер,которого предприимчивая девица бросила, когда на горизонте появился москвичЮра. Хотя подробностей я не знала! Сейчас повторяю, что люди болтали! УКондратьевых случился скандал, и красотка испарилась в неизвестном направлении.Больше о ней никто не слышал. Бог с ней, с Райкой, – подвела итог СофьяБорисовна и захлопнула альбом, – речь о другом! Знаете, кто основал Центрна месте моего детского сада?

Я лишь покачал головой, боясь заорать в голос.

– Сын Павла Подушкина! – объявилаСофья Борисовна. – Родная плоть и кровь писателя!

– Откуда вы знаете? – еле слышноспросил я.

Бывшая заведующая погрустнела.

– Я боролась за свой садик до конца!Стояла насмерть! Много крови тем, кто его отнимал, попортила. А потом менядиректор нашего НИИ позвал и сказал: «Соня! Лучше уступи! Все равно проиграешь!Вопрос давно решен, от твоего упрямства может беда случиться. Времена темные,справедливости нет! Пристрелят тебя на улице, и каюк! И не таких, как ты,убирают! Глупо из-за садика жизни лишиться. На его здание очень богатый человекнацелился!»

Но Софья Борисовна была готова на любые испытания,чтобы не потерять свое детище, поэтому она не испугалась, а ехидноосведомилась: