– Зачем богатому неказистый дом?

– Не знаю, – призналсядиректор, – но он именно его выбрал!

– Кто же теперь хозяином будет? –фыркнула Софья Борисовна.

Директор на секунду замялся, потом ответил:

– Некий Иван Павлович Подушкин, сынизвестного писателя. Он на отцовы деньги бизнес выше небес поднял! Везде имеетсвязи! Бороться с ним бесполезно!

Старушка чуть не упала оземь, она была готовако всему, но не к борьбе с сыном обожаемого литератора!

– А еще я подумала, – призналасьсейчас Софья Борисовна, – небось Павел Иванович воспитал замечательногомальчика, добросердечного, умного, другой у него получиться не мог. Пустьвладеет моим садиком – и отступилась!

– Вы никогда не видели младшегоПодушкина?

– Нет, не довелось!

– А самого Павла?

– Я всегда старалась пойти на встречу сним, – призналась она, – непременно автограф просила. Он меня сначалаузнавал, а потом перестал. Да оно и понятно, время шло, красота поблекла, да игде Павлу всех упомнить. Вот когда у него вначале было мало поклонниц, тогда онкаждую выделял, а затем наш клуб распался.

– Что? – остановил я бабулю. –Клуб?

Софья Борисовна покраснела.

– Сейчас бы нас назвали фанатками. Но мывели себя пристойно, собирались раз в неделю, тут неподалеку на Форсунскойулице, в библиотеке, она до сих пор работает, и говорили о Павле. Номало-помалу общение прекратилось. Даже не знаю, что с кем стало! Нет, вру, ОляРязанова жива и в библиотеке так и работает, она там всю жизнь, без отрыва.

– А где Нюрочка Кондратьева?

– Умерла давно.

– Ее брат Юрий?

– Тоже покойник, – грустно ответиластарушка, – я уже не девочка, а Юра, кажется, на семь лет меня старше. Невозраст вроде, теперь долго живут, но Кондратьев от инфаркта давно ушел, пилкрепко, оттого и убрался.

– И вы, узнав о странностях, творимых вЦентре, не стали искать Ивана Павловича Подушкина?

– А как его найти, голубчик? –изумилась Софья Борисовна. – Ни адреса, ни телефона я не знаю. Да и незахочет он с кем попало болтать! Нынче богатые люди с охраной в три ряда! Япоступила так, как надо! Когда поняла, что дело нечисто, сигнализировалаписьмами! И вы пришли, стали тайно разведывать обстановку! Располагайте мной!Чем могу, тем помогу!

Взяв с Софьи Борисовны обещание ничего непредпринимать до следующей встречи со мной, я вышел на улицу и попыталсяпривести мозги в нормальное состояние. Ноги сами собой направились в сторонууличного кафе, я сел за пластиковый столик, получил от простуженной официанткичашечку скверного эспрессо и перестал дрожать, как щенок, попавший под мокрыйснег.

Я не подвержен эмоциональным вспышкам и неистерик, более того, сам всегда поражался людям, особенно мужчинам, которыемогут сказать: «Я так испереживался, что потерял самоконтроль».

На мой взгляд, сильный пол потому и названсильным, что он не имеет права быть слабым. Да, я знаю, что мужчина способензаплакать, но какие чувства вызовет у вас рыдающий над разбитой чашкой парень?Как минимум вам станет за него стыдно. А фраза: «Я сделал все, что мог»? Развеона мужская? Вот женщине позволено проявить слабость, а кавалер обязан защищатьдаму, подставлять ей плечо.

Но сейчас у меня в горле стоял ком. Ктоприкидывается Иваном Павловичем? У Павла Подушкина был лишь один сын – я,других детей мой отец не имел! Что за чушь творится в Центре, которым якобывладеет отпрыск писателя, богатый мужик? Вы же не думаете, что это я, у меняесть сбережения в банке, но они отнюдь не велики! С какой стати никогда невиденная мною ранее девочка Варвара надумала объявить меня отцом своей дочки,которая, как выяснилось, появилась на свет у Елены Чижовой? И, оказывается,Нина умерла! Директриса Эвелина соврала мне, она просто не хотела сообщать осмерти малышки. Может, с крошкой в приюте жестоко обращались?

Но самое главное! Помните фото в альбоме СофьиБорисовны? То, где запечатлена непутевая врунья Антуанетта, жена ЮрияКондратьева, брата Нюры? На самом деле ее звали Раиса Суворина, и она родом издеревни Калоша. Так вот, это… моя мать Николетта! И, поверьте, я вовсе не сошелс ума!

В детстве одним из самых любимых развлечениймаленького Ванечки было болеть. В особенности я любил поваляться в постели вмладшем школьном возрасте. Что может быть лучше, чем проснуться около шести утра,ощутить в горле царапанье, в теле озноб и понять: сегодня не придется скучатьна занятиях. Класс будет решать контрольную по математике, а ученик Подушкинпроспит до полудня, станет пить чай с малиновым вареньем и рассматриватьальбомы со старыми фотографиями.

Тася, моя няня, приносила мне вкусности,усаживалась рядом и давала свои комментарии снимкам. Когда дело доходило дофото, запечатлевшего девушку в платье с необычным узором из черешен, Тасявосхищенно вскрикивала:

– Николетта-то! Красавица! Это ееединственная фотка из родительского дома! Уж баловали девку родители! Одежукрасивую покупали! Где только доставали! Небось больших денег стоила! Свезлоей! И отец с мамкой золотые были! И мужа отхватила бриллиантового! Эх! А я дошестнадцати лет в одном халате по навозу плюхала!

На этой стадии разговора Тася замолкала иначинала шмыгать носом. Став постарше, я сообразил: нянька завидует Николетте,и, терпеливо разглядывая фото маменьки, ждал, пока Тася успокоится. МнеНиколетта не казалась удивительной красавицей, на ее лице играла широкаяулыбка, а глаза оставались цепко-напряженными. А может, считать маменькупринцессой мне мешало знание ее характера? Правда, нянька тоже понимала, чтопредставляет собой хозяйка, но это не мешало Тасе восхищаться внешностьюбарыни.

Лет в восемь я вдруг заметил, что одна из рукмаменьки как-то странно вывернута, присмотрелся и воскликнул:

– Тася, смотри, она кого-то держала подруку, часть изображения отрезали.

– Где? – заволновалась няня. –Странно, я никогда не обращала внимания.

Спустя месяц я снова заболел и сталпредаваться любимому развлечению, долистал до страницы, где Николеттакрасовалась в платье с черешнями, и услышал от Таси: