Она иногда звала новую знакомую с собой в магазин, на прогулку в парк, в кино, но Маху не интересовали ни развлечения, ни шопинг, ни даже салоны красоты.

Марьям же гордилась своей квартирой: она сама обставляла ее, с дизайнерским чутьем сочетая персидские ковры с греческими колоннами и статуями, купленными на eBay. Она старательно создавала дома уют, чтобы после работы мужу было приятно и комфортно заниматься учебой. Первое время после переезда она изучала сочетания цветов, журналы по дизайну интерьеров и фэн-шуй, пуская в ход все свое слабое знание английского, чтобы прочитать подписи под картинками. Она была довольна тем результатом, который был перед ее глазами, ей было хорошо в своем уютном гнездышке высоко над землей.

Главной же, жизненно важной целью на данный момент было защитить докторскую. Он сразу сказал жене, что хочет закончить образование, прежде чем заводить детей, а активная социальная жизнь его не привлекала. Марьям как понимающая супруга поддерживала его стремление, радовалась за мужа и гордилась им. Время, проведенное с ним вместе в Нью-Йорке, казалось ей затянувшимся медовым месяцем. Это было время, чтобы привыкнуть друг к другу и укрепить свои отношения, не оглядываясь на других.

Маха же, в отличие от Марьям, всячески старалась забеременеть, надеясь, что тогда ее муж – а он очень любил детей – станет уделять ей больше внимания. Маха была скрытной во всем, что касалось мужа, мало говорила о нем; разве что ругала за глаза время от времени. Но до отчаяния желала его внимания.

Приходя в гости к Марьям, Маха все время сравнивала их квартиры, мужей, одежду и все остальное. Складывалось ощущение, что дом, муж и образование у Махи непременно должны быть лучше чем у Марьям, а статус, соответственно, выше. Марьям чувствовала, что Маха пытается принизить ее, а слова новой знакомой сочатся высокомерием и черной завистью. В Махе прослеживался нарциссизм, она вела себя высокомерно и грубо, даже порой оскорбительно; ее нисколько не заботило, приятно ли это хозяйке дома и как Марьям отреагирует на ее нахальные комментарии. Марьям пропускала их мимо ушей, надеясь, что у Махи просто тяжелый период: нелады в отношениях с мужем или побочный эффект от гормонов, повышающих вероятность беременности: от них женщины часто становятся раздражительными и вспыльчивыми. Если не хочешь остаться в одиночестве, в жизни порой приходится терпеть неприятные вещи.

Может, что-то из хвастливых слов Махи и было правдой, но Марьям подозревала, что у ее новоиспеченной подруги проблемы с алкоголем. Марьям было так одиноко, что она ничего не сказала об этом Халифе, который, конечно, не одобрил бы такой дружбы. Она боялась, что он запретит ей общаться с единственной знакомой из стран Залива. Порой, когда они с Махой встречались по утрам, глаза у последней были такие красные, что даже веки казались воспаленными, а под тонкой нежной кожей проступали синие, похожие на волоски капилляры. Изо рта у нее пахло так отвратительно, что даже жевательная резинка не помогала перебить этот запах. Ночные СМС-ки Махи и ее звонки порой были совершенно бессвязными, а сбитая с толку Марьям все сильнее убеждалась, что ее подруга – самая обычная пьяница.

Халифа подтвердил подозрения Марьям, своими глазами увидев, как Маха устроила пьяный дебош на террасе бара в отеле «Плаза», где у него была назначена встреча со студентами. После этой сцены он попросил жену больше не общаться с Махой.

– Ее пришлось выводить под руки; смотреть было стыдно, – сказал Халифа. – Ее муж был с нами, но ушел раньше. Он бы не смог нам в глаза глядеть, если бы знал, как его жену силой выводили из бара.

Халифа нахмурился, вспомнив неприятную сцену.

– Арабам нельзя пить. А когда они пьют, то выставляют себя на посмешище. И мужчины, и женщины. Знаешь, говорят, индейцы такие же; их организм не усваивает алкоголь. Один глоток – и их уносит.

* * *

Как-то Халифа работал дома над одной из своих трехмерных архитектурных моделей. Когда он вырезал из прессованного картона тонкую планку для лестницы своего очередного творения, нож соскользнул и он порезался. Марьям принесла ему кусок ваты, он прижал его к ранке. Кровотечение прекратилось, и можно было снова приниматься за дело. Халифе нравилась архитектура, а Марьям нравилось смотреть, как он строит здания; как из шатких картонок возникают помещения, похожие с виду на минималистичные театральные декорации. Он сосредоточенно возводил стены, а она любовалась его длинными ресницами и изгибом бровей.

Халифа был высоким и стройным, у него был интеллигентный вид – может быть, из-за очков в черной оправе. Он был стеснительным, трудолюбивым, сосредоточенным, но порой прямо-таки аутичным. Его волосы чересчур отросли, и он начал собирать их в хвост – не в подражание хиппи, а просто потому, что забывал сходить к парикмахеру. Халифа всегда носил джинсы и клетчатые рубашки – и в университете, и в выходные дни: не очень модно, зато практично. Добрый старый Хали, всегда надежен и готов помочь. Он ночами готов был сидеть и вырезать геометрические фигуры для своих картонных зданий. Марьям тоже научилась резать и ровнять картон, и теперь помогала ему в работе над его творениями. Они часами вместе вырезали, создавая один шедевр за другим.

Шло время, и Марьям все лучше овладевала английским. Теперь она понимала, что именно говорят окружающие, читала рекламные плакаты и афиши, с удовольствием заговаривала с незнакомцами в магазине, на улице, или когда кормила уток в парке. Становилось холоднее, листья желтели, но на душе у нее становилось все легче. В самое яркое время года, осенью, люди одевались кто во что горазд и ходили будто приплясывая. Будучи арабкой из-под жаркого солнца, Марьям думала, что все дело в непогоде, но смотреть на это было забавно. Наконец приспособившись к нью-йоркской жизни и американскому обществу, она постепенно забыла свою потерянную подругу Маху. Марьям поняла, что адаптироваться тут совсем не трудно, если усвоить здешние обычаи, привыкнуть к местной еде и другим особенностям. Теперь она знала, что из этого ей подходит, а чего следует избегать.

Марьям было жаль терять подругу, которая была из той же культуры и среды, что и она, но кто будет долго скучать по ленивой нахалке? Тем более что вскоре после разрыва с Махой Марьям узнала, что ждет ребенка. Неожиданная беременность нарушила привычный уклад и ход семейной жизни, планы на работу и отдых; и Халифа, которому хотелось спокойно закончить учебу, воспринял эту новость без восторга. Он тут же выдал целый список бедствий, которые принесет их дому маленький сверток в подгузниках. Теперь нужна отдельная комната для ребенка, нужно будет следить за его режимом, узнать телефоны местных детских врачей, найти няню, а прежде и хорошую акушерку – какие уж тут поездки, экзамены и прочее. Марьям улыбалась и кивала: да, конечно, грядет катастрофа, но что поделаешь? Правда, в душе уже начала нарастать тревога: такая огромная ответственность! А ведь она едва успела привыкнуть к своему новому дому…

Со временем, «переварив» эту новость и перестроив свои жизненные планы, Халифа искренне смог порадоваться предстоящему событию и рассказал обо всем родным. Несмотря на трудности, ребенок все-таки приносит столько счастья! Вскоре все встало на свои места. Марьям с удовольствием обустраивала детскую и покупала книжки, игрушки и одежду для малыша. Она занялась йогой и теперь вставала на рассвете и начинала день с часового «приветствия Солнцу». Даже ее английский улучшился, а акцент стал менее заметен, когда она отправилась на занятия в группу для беременных. На балконе своего пятьдесят второго этажа Марьям устроила цветущий садик и проводила целые часы в окружении зелени и роз: это был ее личный оазис посреди каменных джунглей.