Маргарита без тени неудовольствия гибко встала, налиладовольно большую рюмку коньяку, поставила перед Вадимом, в два счета разложилана большой тарелке тонко нарезанную ветчину, сыр, красную рыбу.

– Чем богаты, по-походному, – пояснил комендант. –Угощайтесь, гостенек дорогой. Прозит!

Вадим медлил – и в ожидании подвоха, и опасаясь первым жепроглоченным кусочком вновь вызвать бунт в желудке.

– Положительно, это хамство, – обиженно протянулкомендант. – Нами откровенно брезгуют, господа, полное впечатление. Мы этусвинью усадили за стол, как порядочного, а он жрать не желает…

Удар сзади ладонями по ушам поневоле заставил Вадима взвытьи согнуться. Вроде бы и не сильно, но больно до ужаса, даже слезы из глазбрызнули.

– Когда предлагает герр комендант, надо жрать, –наставительно пробасил над головой Гейнц. – Тебя, паскуда, нешуточнойчести удостаивают… Еще двинуть?

Выпрямившись, смаргивая слезы, Вадим осторожно взял старелки ломтик сыра – и в следующий миг шумно впечатался физиономией в этусамую тарелку, раздавив и разбросав все, что там было. Кувыркнулась рюмка,коньяк потек на щеку.

Гейнц, все еще держа его за шиворот, рывком вздернул голову:

– Тебя в каком хлеву воспитывали, сволочь? Воспитанныйчеловек, прежде чем хватать еду руками, сначала вежливо интересуется, где можнопомыть руки…

– Фрейлейн, уберите это, – поморщился комендант. –Поставьте новый прибор…

В мгновение ока появились новая наполненная рюмка и новаятарелка. Вадим сидел неподвижно.

– Что же вы не кушаете? – радушно предложил комендант.

– Руки немытые, – угрюмо отозвался Вадим.

– Бог ты мой, какие пустяки! – воскликнулкомендант. – К чему эти китайские церемонии меж старыми приятелями? Ну? Ягорячо настаиваю!

– Жри, падаль, пока предлагают, – ободрил Гейнц. –А то по почкам схлопочешь… Ну?

После долгих колебаний Вадим рискнул поднести ко рту самыймаленький ломтик сыра, заранее сжавшись в ожидании удара. Удара, однако, непоследовало – ему дали прожевать.

– Коньячку? – любезно предложил комендант.

Казалось, тут-то и подвох. Нет, опять-таки удалось выпитьрюмку без постороннего вмешательства.

– До чего приятно посидеть вот так, запросто, без чинов… –умилился комендант. – Но, к моему превеликому сожалению, эту идиллию неудастся затянуть надолго. Вас много, а я один, знаете ли, и времени на каждогоуходит несказанное количество. Вам хоть кол на голове теши, как ни объясняй,что преисподняя для новых русских – это всерьез и надолго, ломаетесь,запираетесь, беспочвенные надежды питаете… – Он закурил и откинулся вкресле. – Итак, что мы имеем? А имеем мы Вадима Аркадьевича Баскаковасобственной персоной. И магазины у него по всему Шантарску, и акции-то у него,и посты-то у него в разных наблюдательных советах, и квартирками-то он вовсюпоторговывает, и автомобильчиками, и бензинчиком. А все почему? Потому чтопапочка у него генерал, сынишку в обиду не дает… Легко делать бизнес, имея папув лампасах…

– Нужно еще и голову иметь… – пробурчал Вадим, вновь заранеесгруппировавшись.

Удара и на сей раз не последовало. Комендант расплылся вулыбке:

– Дискутируйте, голубчик, дискутируйте. Истина, как ей иположено, рождается в спорах. Что там насчет головы?

– Папины лампасы – они, знаете ли, далеко не всегдапомогают, – сказал Вадим, тщательно подбирая слова. – При полномотсутствии мозгов и способностей получится…

Он умолк, заерзал на клеенке – по ногам вновь потекло, вжелудке урчало. Комендант демонстративно зажал нос, отшатнулся:

– Только-только наладилась светская беседа, как вам опятьприспичило покакать…

Маргарита заливисто хохотала, закинув голову. Вадим на мигослеп от бессильной ярости и стыда, ударивших в виски горячей волной. Чтопечальнее, он прекрасно понимал: в его нынешнем положении ни за что не удастсядискутировать на равных, можно говорить сколь угодно убедительно, разнестипротивника наголову, но все это выглядит невероятно смешно в устах человека,сидящего без штанов, испачканного жидким дерьмом…

– С чего бы это вдруг его понесло? – размышлял вслухгерр комендант. – Гейнц, неужели коньячок?

– Мой грех, герр штандартенфюрер, – откликнулся Гейнцбез малейшего раскаяния в голосе.

– Ах, Рэба, Рэба, опять ваши штучки, это вы испачкалиблагородного дона…

– Но вы же не заставите меня чистить ему седалище?

– Господь с вами, Гейнц, как вам такое в голову взбрело? Выу нас отличный служака, к чему? Пусть уж сидит и воняет, коли ничего другого нев состоянии придумать, пребывая за столом с приличными людьми. Шутник вы,Гейнц, я уж было сам собрался отпробовать коньячку… – Он согнал с лицаулыбку. – Мозги, говорите? По-моему, это еще хуже. В конце концов,дело не в мозгах и не в словесных играх, а в результатах. Вы, жирные коты,заполонили, испоганили и испаскудили все, до чего могли дотянуться, адотянулись вы решительно до всего… – На сей раз он не гаерствовал и непритворялся, глаза горели дикой злобой. – Не хочу я в собственной странечувствовать себя рабом, понятно тебе?! – Он едва не задохнулся, спревеликими трудами овладел собой. – Расползлись, гниды, как мандавошки… Авот не угодно ли в преисподнюю, господа хорошие? Молчишь? Ну, хрюкничто-нибудь. Про твоих великолепных адвокатов, про пачки акций, про спутниковыетелефоны…

– Про красивенькие машины, – вкрадчиво добавилаМаргарита, встав со стула и мягким кошачьим шагом приближаясь, – в которыезатаскиваете девочек и трахаете кучей на дачах… – Быстрым движением она рванулазастежку кобуры, выхватила пистолет и крепко уперла дуло Вадиму в лоб. –Нравится?

Глаза у нее были злобные и совершенно безумные – срасширенными до предела зрачками. Оцепенев, боясь двинуть и пальцем, Вадимпроговорил, боясь встретиться с ней взглядом:

– Я в машину силком никого не затаскивал…

– Не ты, так такие же, как ты, – злым полушепотомсказала она. – Какая разница?

Дуло прямо-таки вдавливалось в лоб над правой бровью. Онашумно дышала над головой, тонкие пальцы на рукоятке пистолета подрагивали.

– Гейнц… – обронил комендант.

Верзила подошел, осторожно отвел руку Маргариты и столь жемягко заставил опустить пистолет, приговаривая:

– Держите себя в руках, фрейлейн доктор, не стоит такрасстраиваться из-за каждой сволочи… Получит свое, куда он денется? Садитесь, ая вам сейчас плесну натурального коньячку, без ваших порошочков…

Она залпом выпила, застегнула кобуру, поправила великолепныеволосы и почти спокойным тоном поинтересовалась:

– Можно мне будет и этого кастрировать?