Кое-каких словечек, им использованных, Вадим не слыхивалвовсе. Он поносил стоявших в дверях ублюдков столь смачно и качественно, чтодаже Синий уважительно покрутил головой. Когда раненый дошел до сексуальныхпривычек Василюка, получивших должный комментарий, капо, мрачный, как туча,стал было тащить из чехла на поясе дубинку, но верзила придержал его за шкирку:

– Охолонись, юный друг пограничников… Кому сказал? А вамдолжно быть стыдно – интеллигентный человек, ай-яй-яй… Такие словечкиупотребляете…

Доцент изрек еще пару сложносочиненных фраз.

– Это ты зря, – безмятежно сказал верзила. – Пулив лоб ты от меня все равно не дождешься, хитрован. И нечего скулить, моншер. Уж если садился играть в такие игры, следовало бы знать, что однажды можетвыпрыгнуть хреновая карта…

– Я и не хнычу, – прохрипел Доцент. –Просто-напросто обидно сознавать, что тебя переиграла тупая сволочь…

Эсэсовец блеснул великолепными зубами:

– Раз переиграла, значит, сволочь не столь уж и тупая? А?Логично? Ладно, в другой раз доспорим, нам еще предстоят душевные беседы…Собирайся, – он поманил пальцем Вадима. – Влезай в свои говнодавы,пойдем побеседуем с герром комендантом. Он уже заждался…

Вот оно. Настал черед. Смешно, но вместо страха Вадим впервую очередь ощутил раздражение – момент казался самым неподходящим.Неудачнее и выбрать нельзя.

Он растерянно оглянулся на свои штаны, вонючей кучкойлежавшие на полу. И думать нечего в них влезать.

– Вот видишь, как все удачно сложилось, – сказалверзила. – После душевной беседы с герром комендантом ты, скотина, мог и вштаны наделать, пришлось бы их сбрасывать. А так – ты уже без порток.Значительная экономия времени и усилий. Хочешь – обувайся, не хочешь – шлепайбосиком, мне без разницы.

– Но…

Глаза верзилы сузились, он грозно прошипел:

– Тебе, козел, два раза повторять?! Марш!

Вздохнув, Вадим влез в корявые ботинки, завязал шнурки –желудок, слава богу, успокоился – и направился к двери, одергивая понижебушлат, чувствуя, как от него воняет.

Лагерь казался вымершим – ни единой живой души. Козлы струпом тоже исчезли. На мачте лениво болтался «Веселый Роджер», временамиулыбка разворачивалась во всю свою жутковатую ширь.

– Шагай, шагай! – покрикивал второй конвоир. –Пинка б тебе дать, да пачкаться неохота…

Верзила, напротив, и не думал подгонять Вадима, шагал вотдалении, насвистывая и громко мурлыча под нос:

Захожу я в первый русский дом,

там сидит старуха с стариком.

В ноги кинулась старуха,

я ее прикладом в ухо,

старика прикончил сапогом…

Вадиму на миг стало жутковато – именно эту псевдоэсэсовскуюпесенку они сами в щенячьем возрасте горланили под гитару во дворе, за чтооднажды получили по шеям от ветерана с большущей орденской колодкой – в тевремена ветераны, ясное дело, были покрепче, иные вполне могли надавать по шеенаглым акселератам…

Завидев их, по ту сторону ворот запрыгал на короткой привязикавказец, оглушительно залаял. Из будки тут же выскочил часовой с автоматом,откинул половинку ворот.

У Вадима вспыхнула сумасшедшая надежда неизвестно даже, начто – впервые оказался на в о л е. В мгновение ока перед глазамипронеслась вереница пленительных сцен: сшибает одного, уворачивается отвторого, несется в тайгу…

Бред. Ничего не получилось бы. Не спецназовец… К томуже на запястьях тут же защелкнули наручники с прикрепленной к ним длиннойцепочкой, прикрикнули:

– Марш!

– Аллес! – уточнил верзила. – Аллес, швайн!

Он прошел мимо страшной цистерны – то ли примерещилось, толи и в самом деле от нее тянуло острохимическим запахом, вызывавшим животныйстрах.

– Искупнуться не желаешь? – заржал верзила, перехвативего взгляд.

– Только после вас… – проворчал он сквозь зубы.

За что тут же получил оглушительный подзатыльник. Верзилабез особой злобы бросил:

– В молодогвардейца захотел поиграть, сволочь? Сраку порву…

Повернули налево, прошли вдоль колючей проволоки, держась отнее поодаль.

– А то, может, на проволоку прыгнешь? – поинтересовалсяверзила. – В рамках гордой несгибаемости?

Подошли к бараку, где обосновался комендант. Сразу жеподнялись внутрь. Верзила обогнал его, постучал в дверь. Когда изнутри что-тонеразборчиво ответили, распахнул ее, щелкнул каблуками и рявкнул:

– Герр штандартенфюрер, заключенный доставлен!

– Давайте, – послышался голос Мейзенбурга, в которомявственно слышалось нехорошее предвкушение.

Вадима пихнули внутрь. Ничего особенно пугающего там необнаружилось – стол, за которым восседал герр комендант в расстегнутом френче(рядом, у торца, сидела пускавшая дым Маргарита), несколько старомодных стульевиз металлических трубок, явно оставшихся со времен пионерлагеря, шкафчик ителевизор в углу.

На столе не было ни плеток, ни каких-либо страшненькихприспособлений для вырывания ногтей и прочего активного следствия. Наоборот,там стояла полная бутылка «Хеннесси» и разнообразная закуска на тарелках.Комендант как раз отложил на блюдце надкусанный бутерброд.

– Кто к нам зашел на огонек! – расплылся комендант вделанной улыбке. – Проходите, дорогой мой, садитесь вон на тот стульчик…Гейнц, вы куда?

– Прошу прощения, герр штандартенфюрер, – ответилшагавший к шкафчику верзила. – Сначала надо клееночку подстелить…

– Это зачем? – деланно изумился комендант.

– Его степенство, господин купец первой гильдии, изволилиненароком обкакаться…

– То-то я запашок обоняю… Правильно, голубчик. Если каждыйбудет грязной жопой на казенные стулья плюхаться, никакой мебели не напасешься.А что с ним такое?

– Это он съел что-нибудь, – сказал верзила, сноровистозастилая стул клеенкой. – Садитесь, ваше степенство.

– Железки с него снимите, – поморщилсякомендант. – Нужно же нам соблюдать Женевскую конвенцию… или Гаагскую? Всевремя их путаю, что-то с памятью моей стало…

– Хрен ему в жопу, а не конвенцию, – безмятежноулыбаясь, протянула Маргарита.

Троица перебрасывалась репликами, как хорошо сыгранныйоркестр. Верзила Гейнц снял с Вадима наручники и положил их куда-то в угол, ноиз комнаты не ушел, остался торчать за спиной в опасной близости.

– Коньячку? – любезно предложил комендант. –Фрейлейн, не поухаживаете ли за гостем? Сам он стесняется… Хоть и воняет отнего дерьмом на три версты, а все же гость…