На сотню баксов дороже «стечкин», это вообще самое мощное исамое точное из пистолетов, что можно купить на наших рынках. Еще люгер неплох,но у того магазин маловат, скорострельность вовсе хреновая. «Стечкин» поражаетцели за сотню метров. И хотя это пистолет, пулемет и карабин – все вместе, онневелик, носить скрыто легко. Стрелять можно как одиночными, как и очередями.Скорострельность ниже, чем у «узи», там что разброс патронов по сторонам не таквелик, а патронов хватит – двадцать в магазине. С ним если кого и зацепишь, томеньше, чем при стрельбе из «узи». Зато ствол так уводит вверх, что бедныеворобьи...

Слава вскипел:

– Да не собираюсь я стрелять невинных! Или твоихгребаных воробьев!

Филипп покачал головой:

– Невинных нет. Господь наш сказал, что все виновны ужеот рождения. Все грешники. Так что лупи всех, а Бог разберется, кого в ад, вкого к себе... Ладно, это я так. О револьверах думать даже не стоит: взводитькурок, скорострельности никакой, это только в кино ковбои палят так, что двавыстрела сливаются в один... Есть еще АКС, но это дрянь, дрянь. Мелкий калибр,а его тонкие пули прошибают насквозь почти без вреда. Ну, если не заденутартерию. Даже пуля, пробившая печень навылет, редко вызывает шок. На моихглазах парни, раненые в руку, ногу, в плечо – вели тяжелый бой, отстреливали подва магазина, выпускали по пятнадцать гранат из подствольника, а когда бойзаканчивался, с удивлением замечали, что в трех местах прострелен этимипятимиллиметровыми пульками. При той уровне адреналина, что у твоегоперепуганного гада, он почувствует ранение навылет только в отделении милиции,где его будут выспрашивать о твоих приметах

– А если всадить в него весь магазин?

– Ну, Слава, будь серьезнее... Ты ж видишь, я молчу,что АКС стоит за тыщу баксов, а где их взять? А самое главное, что потом?Уходить с оружием? Если оставить, то где брать каждый раз тыщу зеленых?

Он угрюмо умолк, брезгливо поковырялся в бумагах, выискиваягазету с телепрограммкой. Вообще-то печатают все наперебой, но одни выделяюткрупным шрифтом фильмы, другие снабжают комментариями, и Филипп все еще невыбрал, какую телепрограмму оставлять, а какие выбрасывать, не глядя.

На пол попытался выскользнуть сложенный вчетверо листок,Филипп поймал на лету.

Слава спросил обеспокоено:

– Что-то случилось? У тебя такая морда лица...

– От Дмитрия, – сообщил Филипп мертвым голосом.Развернул, в листке поблескивали ключи от подъезда и квартиры Дмитрия. Онповертел листок со всех сторон, даже посмотрел на свет. – Даты нет. Даженепонятно, когда послал...

– Послал? Это же не письмо.

– Да он мог оставить кому-то, чтобы потом передали.Кому мог доверить и ключи.

– Что там?

Филипп молча протянулся листок. Корявым почерком былонаписано: «Хотите получить свой миллион? Играйте в Русское Домино, а затемнаберите в любом швейцарском банке день, месяц и год рождения своей матери».Вместо подписи на них смотрела веселая рожица.

– Ты уверен, что это от него?

Голос Славки вздрагивал, колеблясь между страхом и надеждой.Филипп ответил вопросом на вопрос:

– А ты не помнишь, что он называл швейцарским банком?

Слава нахмурился, вспоминая, потом просиял, хлопнул себя полбу:

– Ну да, слышал как-то! Когда-то мы у него сидели, акакой-то жлоб звонил снизу в домофон. Дима тогда еще сказал, что его личныйшвейцарский сейф еще и разговаривает, только деньги сам печатать отказывается.А что... ты думаешь, что-то связано с этим домофоном?

Филипп выцедил последние капли, черные как деготь, опрокинули посмотрел на лениво расползающуюся жижу. Фигура получилась похожей наосьминога, даже на кальмара, если считать опрокинутую чашка за панцирь.

– Нам будет удача, – определил он иподнялся. – Пойдем?

Уже на лестнице Слава спросил:

– А если бы фигура получилась другой?

– Все равно удача, – упрямо сообщил Филипп. –У меня хоть черный кот, хоть поп, хоть баба с ведрами – все одно удача. Других толкованийя не знаю.

На крыльцо взбежали по-хозяйски, но впервые Филипп не сталтыкать пальцем в коробочку замка домофона. Слава задержал дыхание, когда Филиппприложил магнитный ключ, вдруг почудилось, что ничего не получится, но короткопикнуло, Филипп рывком открыл тяжелую металлическую дверь.

Лифт без задержек поднял на этаж Дмитрия. Чувство тревогиусилилось, в коридоре непривычно тихо,

Филипп долго тыкал ключ в скважину, оказалось – не тойстороной, наконец оба вошли, постояли в прихожей, осматриваясь, прислушиваясь,стараясь уловить угрозу, пусть даже давно миновавшую.

На кухне мерно капала вода. Филипп наконец бочкомпродвинулся вперед, прошелся по обеим комнатам, наклонялся и принюхивался,ничего не трогал, словно в комнате лежал труп, и рискованно было стереть чужиеотпечатки или оставить свои.

Слава крикнул из прихожей:

– Что-нибудь есть?

– Следов борьбы нет.

– Что же, он ушел сам и не вернулся?

– Похоже на то.

Слава выругался:

– Сволочи!

Филипп вернулся, Слава отступил и смотрел как тот снялтрубку, без усилий содрал кожух домофона, под ним оказалось нечто похожее накалькулятор. Слава присвистнул, а Филипп начал медленно тыкать в цифры пальцем,время от времени останавливаясь и двигая складками на лбу: не всяк в наше времяпомнит день рождения матери.

Наконец он остановился, в глазах было вопрос. Славапоглядывал обеспокоено, но услышал только как далеко внизу за окном сработалаавтомобильная сигнализация. Филипп вздохнул, лицо сразу постарело, осунулось.Его пальцы воткнули кожух домофона на место, повесили трубку.

И в этот момент рядом едва слышно скрипнуло. За обоямисловно бы что-то шелохнулось. Слава замер, его палец тянулся к стене. Филипп,уже что-то догадываясь, резко выбросил вперед руку. Пальцы пробили бумагу. Втемноте смутно белели стопки нарезанной бумаги.

Рука Филиппа вернулась на свет. Оба уставились во все глаза.На ладони лежала толстая пачка долларов, аккуратно перехваченная аптечнойрезинкой. Слава выдохнул:

– Ну, механик... Ну, хитроумный...

Филипп сказал с тоской:

– Но что это?

Он снова запустил руку в тайник, пошарил, отвернув лицо.Дыра зияла отвратительная и страшная, как будто в стену попал небольшой снаряд.Тайник небольшой, да большой и не выдолбить в такой стене, однако пять пачек,которые вытащил в конце-концов Филипп до последней бумажки, занимали в нем небольше трети.