– Возьмите, Борис Петрович… – Я протянул Тарасову квитанцию.

Мой начальник задумчиво посмотрел на бумажку. Неторопливо подклеилее к акту о списании. Спросил:

– Не переживал, Тиккирей? Не жалко было бич?

– Это же просто сломанная машина… – пробормотал я.

Тарасов кивнул:

– Да, ты прав. Садись… обрабатывай данные вчерашнегоэксперимента. Методику понял?

– Понял.

– Это не спешно, но если сегодня закончишь – хорошо. Я покаотойду…

Прихватив акт о списании, Тарасов вышел. А я сел за свойкомпьютер, подключил кабель к нейрошунту.

Меня всего трясло.

Что же я наделал?

Домой я вернулся уже поздним вечером. В квартире было тихо,значит, Надежда зашла, покормила Лиона и уложила спать.

Бич по-прежнему обвивал мою руку.

Его не заметили детекторы на контроле, я преспокойно ушел,унося с собой очень дорогое и секретное оружие. Я украл! Причем украл у своихдрузей, у авалонских фагов, которые спасли меня с Нового Кувейта и приютили нахорошей планете.

Наверное, если бы я мог повернуть время обратно, я бы невзял бич. Но теперь уже ничего не поделаешь. Абсолютно ничего. Можнопопробовать уничтожить бич, но тогда зачем было его воровать?

Значит, я теперь преступник, который даже не можетвоспользоваться добычей. Если меня кто-то увидит с бичом – сразу пойдут слухи.На такой планете, как Авалон, дети не ходят с оружием.

Я долго слонялся по квартире. Пробовал посмотреть телевизор– там шли всякие развлекательные программы, но от них стало только хуже. Сделалсебе бутербродов и вскипятил чайник, но есть не хотелось. Тогда я пошел вспальню.

Лион мирно спал в своей кровати. Я разобрал свою постель,разделся, лег. Бич на руке почти не ощущался. Наверное, фаги тоже привыкают ксвоему оружию и перестают его замечать…

– Спокойной ночи, Лион! – сказал я в темноту. Но он неответил.

Тогда я уткнулся в подушку и разревелся. Тихо, чтобы Лион неслышал. Как бы я хотел, чтобы мама и папа были рядом! Чтобы можно былорассказать им все, и пусть они придумывают выход. Взрослым проще, они всегдазнают, что делать.

Но даже взрослые иногда ошибаются. Или не находят выхода итогда делают вид, что их ошибка – правильный поступок.

Я даже не стал молиться перед сном. Теперь я очень редкомолился. Может быть, потому, что понял – ни от чего молитва не спасает.

Под утро я проснулся от шепота. Открыл глаза, посмотрел надругую кровать, где спал Лион. Конечно, говорил он. С ним это иногда бывает поночам. Только обычно он говорит неразборчиво, а теперь я различал слова:

– Сейчас… сейчас… сейчас…

Меня пробил озноб. Лион бормотал сквозь сон, и я вспомнил,что точно так же порой отбрыкивался от тормошившей меня мамы. «Сейчас… сейчас явстану… еще минуточку…»

– Лион! – громко позвал я.

– Ну сейчас… – недовольно пробормотал он.

Казалось, что он – совсем нормальный. Что можно егозатрясти, разбудить, он завопит: «Ну вот, не дал сон досмотреть!» – и вмажетмне по голове подушкой.

– Лион! – крикнул я, вскочил, подбежал к его кровати изатряс Лиона за плечи. – Просыпайся! Пора!

Он открыл глаза.

– Лион, вставай, – жалобно попросил я.

И он послушно встал. Зевая, дрожа от холода – на ночь явыставил в комнате слишком низкую температуру и отопление еще не включилось.

– Лион…

Он терпеливо стоял.

Я сел на его кровать и сказал:

– Ты прости, это мне показалось, что ты поправился.Понимаешь?

Лион молчал.

– Ты все понимаешь, я знаю, – сказал я, глядя даже не нанего, а в окно, где занимался рассвет. – Ты все понимаешь и мучишься… Лион,пожалуйста, борись с собой. Заставляй себя, Лион. Ты обязательно поправишься,это все говорят. Но может пройти несколько лет. Мы станем взрослыми и совсемдругими. А мы ведь только успели подружиться… Правда?

Он молчал.

– Сядь, – попросил я, и Лион сел. Я набросил ему на плечиодеяло и сказал: – Ты знаешь, у меня ведь совсем никого нет. Есть Глеб, Дайка…это мои друзья с Карьера. Но они далеко, их словно бы и нет теперь. Можнотолько вспоминать. А мама и папа умерли. Чтобы я мог жить. Есть еще Стась, но унего своя жизнь и свои дела, я его уже две недели не видел. Есть еще Тарасов, ярассказывал, но он просто товарищ по работе. Есть Рози и Роси, но они такие…они совсем дети, понимаешь? Они ничего не понимают, если честно! У них слишкомхорошая планета. Я бы хотел таким быть, но не смогу… я уже родился. А тыдругой, ты меня понимаешь, я чувствую.

Лион не говорил ни слова.

– А еще я сделал глупость… – прошептал я. – Ужаснуюглупость…

Я поднял правую руку и показал Лиону обвивавший ее бич.Словно ждал, что он скажет что-нибудь.

– Они узнают, – сказал я, потому что вдруг понял – узнают. –Рано или поздно всё узнают. И тогда у меня совсем никого не останется. Стась сомной даже разговаривать не захочет. И с работы меня выгонят. Лион, тыпостарайся, пожалуйста. Постарайся поправиться быстрее. Может быть, мы вместечего-нибудь придумаем…

Лион молчал.

– Ложись, – попросил я. – Ложись, поспи еще, если хочешь. Мысегодня пойдем к Рози и Роси в гости. Будем во что-нибудь играть. Ты ведь непротив, они ведь тебя не обижают?

– Не обижают, – сказал Лион, потому что понял мои слова какнастоящий вопрос.

Я поправил на нем одеяло и выбежал в гостиную. Включилтелевизор, забрался с ногами в кресло. В гостиной было теплее.

Что же мне делать?..

Бич на моей руке приподнял голову, словно выискивал – откудаопасность?

– Ты бы хоть унялся! – сказал я сквозь слезы.

К Рози и Роси мы не пошли.

Роси позвонил часов в восемь. Наверное, если бы он знал, чтоя проснулся в пять утра, так в пять бы и позвонил.

– Тиккирей, есть идея! – даже не здороваясь, выпалил он.

– Сразу согласен, – сказал я. Мне уже опротивело сидеть зателевизором.

Роси захихикал:

– Нам отец дал машину! Поехали в лес, на пикник?

– Ты что, умеешь водить? – удивился я.