– Не прикажут. А покормят принудительно. Но от него будутдобиваться принятия самостоятельных решений, и он начнет их принимать.

– Да, и кресло будет бить его током, и еще он будет спатьпод грохот и вой сирен, и еще… – Я замолчал, потому что даже перечислять былопротивно.

Надежда затушила сигарету прямо о стену – противопожарнаякраска взвизгнула и пошла пеной, мгновенно погасившей огонек. Вот отчего у насвсе стены в лопнувших пузырьках! А старший по подъезду с таким подозрением наменя поглядывал, спрашивая про них!

– Тиккирей, как медицинский работник, я с тобой не согласна,– сказала она. – Но ты умница. И хороший друг. Вот подрастет Леночка,обязательно постараюсь тебя на ней женить.

Я глупо ухмыльнулся. Леночке, дочке Надежды, лет пять всего,я и не знаю, куда деваться от ее поцелуев и обнимашек. Она сразу объявила менясвоим старшим братом, за которого после школы выйдет замуж. Лучше бы на Лионазапала, ему-то все равно!

– Ладно, не бойся, скоро уже она перестанет кормить тебяоблизанными конфетами и требовать рассказывать сказки про отважных фагов, –пообещала Надежда. – Хочешь, подвезу тебя до работы?

– Нет, спасибо, я на автобусе, – быстро ответил я. – Лучшевы вечером посмотрите, как там Лион. Вдруг он опять не ляжет спать, а будетсмотреть ти-ви?

– Обязательно посмотрю, – сказала Надежда. – И посмотрю, иуложу. Не беспокойся.

В маленьком тамбуре на входе в офис я послюнил палец изасунул в отверстие детектора. При этом я смотрел в окуляр камеры, сканирующейсетчатку глаза, но это была ерунда. Самая надежная проверка – генетическая,потому что любые отпечатки пальцев можно подделать, сетчатку пересадить чужую,пароль – узнать под пыткой. Куда надежнее проверить клетки эпителия иэритроциты, которые обязательно есть в слюне.

Каждый раз прижимая палец к подушечке детектора, я немногонервничал. Там, под подушечкой, игла со специальным средством, которое вырубаетчеловека за две секунды. Если генный анализ покажет, что в тамбур вошел чужак,то игла выдвинется.

Конечно, все было нормально. Дверь открылась, над нейвспыхнул зеленый огонек. Я вошел и поздоровался с охранником.

– Привет, Тиккирей, – ответил он. – Ты рановато сегодня.

– Да нечем было заняться, – признался я.

Мне очень нравится, как относятся ко мне на работе. Никто неиронизирует над возрастом или над тем, что я с чужой планеты. И наоборот тоже –никаких скидок не делают.

Стась, когда договаривался насчет меня, предложил три работына выбор. Одна – в аналитическом центре, который собирает информацию со всехпланет Империи. Другая – техником на космодроме фагов: поработав там, оченьлегко поступить в пилотскую школу. И третья здесь: в фирме, которая изучает иразрабатывает вооружение.

Я выбрал оружейную фирму.

В основном потому, что здесь меньше придется работать, азначит – не нужно будет отдавать Лиона в госпиталь. И в общем, не жалел. У менябыла должность младшего техника и кабинет – ну, не совсем мой, на двоих сБорисом Тарасовым, старшим техником и моим начальником.

Он уже был на месте. Худой, высокий, выбритый налысо –только на макушке торчит длинный пучок волос, – вначале я немного пугался еговида. Ну, не пугался, скорее смущался. Впрочем, недолго: Тарасов оказалсяхорошим человеком. Наверное, в мире куда больше хороших людей, чем плохих.

– Здравствуй, здравствуй… – пробормотал Тарасов, едва явошел. Он пялился в экран генного сканера, на котором крутилась замысловатаяпептидная цепочка. В отражении на дисплее, что ли, меня заметил?

– Здравствуйте, Борис Петрович, – сказал я громко. – Ничего,что я рано?

Тарасов подпрыгнул в кресле, повернулся, вытаращился наменя:

– Тиккирей? Ну нельзя же так подкрадываться, до инфарктадоведешь!

– Вы же со мной поздоровались… – растерялся я.

Тарасов удивленно приподнял брови, воскликнул:

– Поздоровался? Я? А… Иди сюда, Тиккирей.

Я подошел, мельком глянув на площадку анализатора. Там лежалплазменный бич, тихонько так лежал. Вот что изучал Борис Петрович…

– Я поздоровался с этим вот опероном, – объяснил Тарасов,тыча пальцем в экран. – Видишь?

– Вижу, но не понимаю, – признался я.

– Бракованный бич, – объяснил Тарасов. – Просто бедакакая-то. Бич привязывается к хозяину и работает только с ним, ты ведь знаешь?

– Да.

– Ну, так вот у этого импритинг не произошел. Ни на первогофага, ни на второго, ни на третьего. Индивидуальная неприязнь бывает, конечно,квазиживые механизмы – штука сложная. Но этот никого не хочет принимать.Генетический дефект, к сожалению. Какой-то сбой на стадии производства.

– Его можно вылечить? – спросил я, косясь на оружие. Большевсего плазменный бич фагов походил на змею – с метр длиной, покрытуюсеребристой чешуей, с плоской головой. Голова время от времени приподнималась,но бич лежал смирно.

– Починить, Тиккирей. Бич – более машина, чем живоесущество… Нет, нельзя. Теоретически… – Тарасов задумался. – И теоретическинельзя. Кроме того – невыгодно экономически. Ты знаешь, почему плазменные бичине используются никем, кроме фагов?

– Это военная тайна.

– Ну, ряд разработок действительно секретны, но мыпередавали образцы имперским службам, а иногда фаги гибнут… и оружие попадает вруки врагов. Дело в том, Тиккирей, что управлять бичом – крайне сложно, а впроизводстве он неимоверно дорог. Любые террористы или агенты предпочтутвооружиться более простым и при этом более мощным оружием.

– Так зачем фаги используют бичи?

– Ты видел бич в работе? – иронически спросил БорисПетрович. – Не на стенде, а в реальной обстановке, в руках опытного фага?

– Да, видел.

Тарасов прекратил улыбаться. Кивнул:

– Прости, Тиккирей, не подумал… Так вот, эффектно этовыглядело?

– Еще как!

– В том-то и дело. Фаг должен быть окружен легендами.Почтением, страхом, непониманием. Поэтому плазменный бич куда полезнее самоголучшего бластера. Поэтому фаги вооружаются бичами… каждый из которых стоит какхороший имперский танк.

– Ого! – воскликнул я.

– А ремонт бича, – продолжил Тарасов, – обойдется какпостройка десятка танков. Это же генная хирургия высочайшего уровня! Так что… –Он опустил руки на клавиатуру, из принтера выскользнул лист бумаги, экранпогас. – Будем писать акт о списании.