Ну а главные часы были на небольшой башенке на крыше.Циферблат метра полтора, не меньше. И прямо на моих глазах из лючка выскочиладеревянная ворона и проорала:

— Кар! Кар! Кар! Кар! Кар! Кар! Кар! Кар! Кар! Кар!

Я пожал плечами.

Каждый сходит с ума по-своему. Цебриков чатится в сетях сэнтузиазмом неофита. Кто-то заводит рыбок, а кто-то — часовой магазин.

Одно дело функция, а другое — хобби.

Вот только с чего у них вороны заняли место кукушек?

Подождав, пока поток экипажей рассосется, я перешел улицу.Ни светофоров, ни «зебр» здесь не наблюдалось, впрочем, движение позволялотакую расхлябанность.

Двери в магазинчик были не заперты. Я толкнул их — звякнулколокольчик. Впрочем, хозяин магазина был на месте, за прилавком — дружелюбноулыбающийся толстяк в очках, вполне европейского вида. Одет он был в цветастыйхалат — белые узоры по зеленой ткани, что придавало его облику изрядный комизм.

— Андрюша? — спросил я.

— Ассалям Алейкум, дорогой. — Толстяк вышел из-за прилавка,обеими руками взял и потряс мою ладонь. На ногах у него оказались пышныешаровары темно-зеленого цвета и мягкие кожаные туфли. — Будь гостем в моеймаленькой лавке, незнакомец. Не все… не все ее замечают, ослепленные величием храмаИсы… да простится муслимам неправильная оценка его роли в истории!

На шее у таможенника (а я четко ощущал, что передо мной —функционал) висела цепочка. Проследив мой взгляд, Андрюша распахнул воротхалата и продемонстрировал крестик.

— Храню истинную веру, — гордо сказал он. — Нет, я неэкстремист, разумеется! Христианство на самом деле миролюбивая религия,призывающая к любви и духовному совершенствованию. «Не мир пришел я дать, амеч» — образная цитата, никоим образом…

— Я тоже… как бы вроде христианин, — пробормотал я. —Православный.

— А! Здравствуй, брат! Извини, родной! Привык с муслимамиспорить, а они вечно христиан в агрессивности упрекают, даже самыеинтеллигентные… Так что вам нужно, радость моих очей?

— Почему у вас нет часов с кукушкой? — спросил я.

Андрюша прищурился.

— Так… — задумчиво сказал он. — «Андрюша», «кукушка»,«православный». Все ясно. Ты из Москвы? Верно? От Кости?

Я кивнул.

— Как прозвище у Кости?

— Котя…

— А что он мне передал, о друг моего друга?

— Письмо, — чувствуя себя уж совсем дураком, сказал я. Надоже, сам его так и не прочитал, застеснялся.

Андрюша быстро читал письмо. Я осматривался. Лавочканебольшая, да еще и разделенная прилавком посередине. Со стороны входа — дверь,окно и парочка потертых кресел. Через прилавок — дверь во внутренние помещения,а вся стена увешана часами.

— Кукушки, значит… — пробормотал Андрюша, читая. — Так нет унас кукушек, дорогой. Не создал Господь. Может, и есть такая злая птица, чтосвои яйца в чужие гнезда подсовывает, только не кричит она «ку-ку», и в часахее не селят. А ворон… ворон птица умная, хитрая, с чувством юмора, с чувствоммеры, с пониманием своей ответственности перед стаей. Достойная птица! И крик унее пронзительный, хорошо слышимый.

Сложив письмо, он спрятал его куда-то под прилавок.Посмотрел на меня совсем другим, серьезным взглядом.

— Как тебя зовут, гость нежданный?

— Кирилл.

— Очень приятно. А меня — Андрей. Близкие друзья из Москвызовут Андрюшей, но, если говорить откровенно, в нашем мире это не принято. Так…один болтун почему-то всех таможенников кличет ласковыми именами.

Я покраснел. «Николенька», «Андрюша» — все понятно. Котя исам предпочитал называться уменьшительно-ласкательным прозвищем, и окружающихтак звал без разбора.

— Очень приятно, Андрей.

Мы снова пожали друг другу руки.

— У нас нет кукушек, — снова повторил Андрей. — Нетстраусов. Нет некоторых видов рыб, насекомых и млекопитающих. Зато естьгигантские спруты в морях, динозавры в Африке…

— Динозавры? — в полном восторге воскликнул я.

— Ну да. Два десятка видов, кажется. В основном мелкие, избольших только тираннозавр. Но он в Красной Книге, их осталось-то околополусотни… — Андрей помолчал и удивленно добавил: — Нет, ну почему демосов этовсегда удивляет?

— Кого?

— Людей из твоего мира, сын наивности! Того, где Москва. Нашмир вы называете Вероз, а мы ваш — Демос.

— Почему?

— У вас везде демократия — ну, такой древний общественныйстрой.

— Он не древний! — возмутился я. — Вот у вас феодализм, так?

— Угу, — подтвердил Андрей. — Более прогрессивный строй.Демократия у нас существовала в древности.

— И у нас тоже, в Афинах, — блеснул я эрудицией. — В ДревнейГреции.

— Я знаю вашу историю, — кивнул часовщик. — Ну так вот!Демократия — это древняя форма политического правления, неразрывно связанная срабовладением и уравнивающая в правах мудреца и идиота, бездельника и мастера,опытного старца и сопливого юнца. Ну и что хорошего в такой уравниловке?

— А у вас?

— А у нас прогрессивная референдумная система. Каждыйгражданин, в зависимости от суммы денег на его счете в городском банке,обладает тем или иным коэффициентом значимости, который и определяет вес егоголоса на референдумах по важнейшим вопросам.

— И что честного в такой системе? — возмутился я. — Ктобогаче, тот и…

— Э нет! — Андрей погрозил мне пальцем. — Вот смотри. Деньгидолжны лежать в городском банке. Таким образом они работают на благо города,общества. Если ты крутишь их в своем личном деле или держишь в кубышке, то тыне заботишься об окружающих, и твой коэффициент значимости низкий. Это раз.Референдумы проходят ранним утром каждую субботу. Если ты пришел, пожертвовалсном — то, опять же, это показатель твоей ответственности, твоего личногоинтереса к решаемому вопросу. Это два. Если ты не умеешь зарабатывать, то тылибо еще молод и не имеешь жизненного опыта, либо выбрал неправильнуюспециальность, и тогда ты глуп либо транжира и мот — опять же, с чего доверятьтебе решение важных вопросов?

Я махнул рукой.

— Хорошо, верю. Это очень прогрессивно и круто. Один банкирвсе свои деньги кладет на счет — и решает за всех.

— Как это? Коэффициент, понимаешь? Один человек — одинголос. И вот эта единица умножается либо на нуль — если денег в банке нетвообще, либо на цифру, по экспоненте стремящуюся от нуля к единице. Но вышеединицы не прыгнешь. Голоса двух обычных средних торговцев перевесят голоссамого богатого банкира.