и князю Белосельскому-Белозерскому я обязан аудиенцией у императора.

В назначенный день, около одиннадцати часов утра, я прибыл на вокзал в Царское Село. Здесь уже стоял придворный экипаж с форейтором на козлах. Одновременно со мной приехал, тоже в полной парадной форме, Николай Иудович Иванов, командующий войсками Киевского военного округа. Тот самый Иванов, что в начале войны командовал Юго-Западным фронтом и вместе с Алексеевым бил австрийцев.

В приемной, кроме нас двоих и дежурного флигель-адъютанта Шебеко, никого не было. У дверей кабинета государя стоял важный сановник, с грудью, увешанной орденами. По неопытности я принял его за камергера, хотел уже отвесить поклон, но оказалось, что это был только камердинер. Он впускал и выпускал посетителей, называя фамилию, передаваемую ему дежурным флигель-адъютантом.

Около двенадцати часов дня из кабинета государя выходит Жилинский, Живой Труп, начальник Генерального штаба. Видит меня, окидывает удивленным взором и сухо спрашивает:

– Вы по какому случаю здесь?

Докладываю.

– Странно, – уже со злобой произносит Жилинский и, не подавая руки, уходит.

Жилинский никак не мог переварить, что я уехал на войну без его разрешения.

Перед тем как меня впустить в кабинет царя, Шебеко предупредил:

– Не задерживайте государя, мы скоро должны завтракать.

Камердинер распахнул двери. Я вошел.

Передо мной стоял государь.

Готовясь к приему, я, естественно, волновался и вдруг увидел перед собой простого, одетого в малиновую рубаху, подпоясанную кушаком с кистями[96], гвардейского полковника, с добрыми голубыми глазами и ласковой улыбкой. Во всей его фигуре было столько простоты, отсутствия всякой позы, что даже не верилось, что это и есть русский царь, император и самодержец Всероссийский, облеченный неограниченной властью.

Насколько внешность Александра III приводила подданных в священный трепет, настолько его августейший сын был лишен всякого царственного величия. Я назвал себя, как полагалось. Царь подал мне руку и, продолжая стоять, произнес:

– Читал ваши статьи в «Новом времени». Расскажите теперь, что видели.

В течение получаса я говорил. Царь изредка прерывал меня вопросами и остался очень доволен, когда я упомянул, как высоко болгарский народ оценил помощь оружием, снаряжением и санитарными поездами, посланными в Болгарию Россией по воле его величества.

Окончив доклад, я вынул из кармана сделанные на войне фотографии и предложил их государю. Вместе с ними находились и открытки, подаренные мне царицей Евдокией в ее санитарном поезде.

Царь взял фотографии и вернул мне открытки:

– Ну, это не надо, они у меня есть. Оставьте себе.

Аудиенция закончилась. Император милостиво протянул на прощание руку, я вышел.

Флигель-адъютант, посмотрев на часы, торопливо провел меня в гофмаршальскую часть, где в столовой уже был сервировал завтрак. За соседним столом сидел уже Николай Иудович Иванов. В тот день в большой столовой нас было только двое. Каждому «царскому гостю» прислуживало два или три придворных лакея.

* * *

В редакции «Нового времени» прием их военного корреспондента в Царском Селе произвел настоящую сенсацию. Такого случая старожилы газеты не помнили.

Мне выдали весь мой гонорар, по тарифу 30 копеек за строку, что превышало обычный гонорар настоящих китов журналистики, и подарили тысячу рублей наградных. Помимо того, сам Михаил Суворин решил чествовать меня банкетом в «Европейской» гостинице.

Вся редакция явилась в полном составе: оба брата Суворины, ответственный секретарь Мазаев, его помощник Жухин, муж очень красивой женщины, и все главные сотрудники.

Совершенно не помню, что мы ели, что пили, какие произносили тосты; в памяти остался только длиннейший стол, заставленный таким количеством и разнообразием закусок, какого я никогда в жизни уже больше не видал…

Вторая Балканская война

Позиция моя в «Новом времени» отныне была уже прочно закреплена, что и показала новая война на Балканах в следующем, 1913 году.

В редакцию я входил уже запросто, в редакторский кабинет Мазаева – без доклада.

Летом 1913 года на Балканах снова вспыхнула война. Я в это время отбывал ценз командования батальоном в 107-м Троицком полку бывшего корпуса Ренненкампфа. Он уже командовал войсками округа. Еду к нему, прошу меня отпустить на два месяца, вопреки всяким правилам, и получаю согласие.

В Петербурге, в редакции «Нового времени», без колебания принимают мое предложение ехать на Балканы и снаряжают в путь на еще более выгодных условиях.

Эта братоубийственная война произошла из-за того, что недавние союзники не поделили турецкое наследство. И на болгар, кроме сербов, накинулись еще греки, румыны и турки.

У болгар отобрали лучшие куски: Адрианополь, богатейшие провинции Македонии со знаменитыми плантациями табака; румыны снова заняли южную часть Добруджи. Разгром произошел столь быстро, что я попал почти к шапочному разбору. Война заканчивалась, наступило перемирие, начались переговоры о мире, войска остановились на завоеванных позициях.

Главные театры – сербский и турецкий – я объехал старательно. Высшее командование всячески содействовало моему передвижению, назначая специальных адъютантов с верховыми лошадьми.

А в Турции, под Адрианополем – целая кавалерийская дивизия прошла передо мной после ночного маневра церемониальным маршем.

В Греции я беседовал с [премьер-министром] Венезелосом, в Румынии – с премьером Таке-Ионеско, в Константинополе – с первым министром Талаатом и морским министром Джемалем; завтракал у командующего турецкой армией Хуршида-паши, с его начальником штаба Энвер-беем в Адрианополе.

По возвращении в Петербург я был вызван в турецкое посольство, где посол лично вручил мне орден Меджидие с бриллиантами (к сожалению, фальшивыми) неизвестно за какие заслуги.

В результате моей второй поездки на Балканы «Новое время» издало в начале 1914 года мою книгу «Разгром Болгарии». Но начавшаяся вскоре Великая война подорвала всякий интерес к моему литературному творению.

Великая война

В дореволюционной России существовал закон: полковник Генерального штаба, до получения полка, обязан был пройти стаж командования батальоном в течение четырех месяцев лагерного сбора, то есть с мая по конец августа или начала сентября, когда заканчивались большие маневры.

В 1913 году я прервал из-за поездки на Балканы эту краткую службу в строю, поэтому в начале лета 1914 года пришлось начинать все сначала. На сей раз меня потянуло на юг, к Черному морю, в Одессу, где стояла 4-я стрелковая бригада, известная под названием «железная».

В будущих боях против австрийцев бригада эта, развернутая в дивизию, так доблестно сражалась, что ее начальник Антон Иванович Деникин получил два Георгиевских креста.

Во главе 15-го стрелкового полка, где я принял батальон, стоял бравый полковник Сухих, флигель-адъютант его величества, не слишком обременявший себя службой. Главное внимание, как показывает само название – стрелковый полк, было обращено на занятия стрельбой. Но командир нечасто являлся на полковое стрельбище, обучение велось под наблюдением старших офицеров.

Уже с конца мая 1914 года стали серьезно поговаривать о войне, о секретных переговорах Германии с Австрией, а после убийства австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево войну считали неизбежной и начали исподволь готовиться к мобилизации.

В июне появился приказ военного министра Сухомлинова:

«Государь император изволил заметить, что в