начал обстрел вокзала; Митавский полк, спешив четыре эскадрона, повел наступление цепями. Два эскадрона улан, над которыми я принял с разрешения Новикова командование, двинулись атаковать город с юга, приданные нам части пограничников получили задание занять вокзал. Одновременная атака увенчалась полным успехом. Пилсудский был разбит и бежал, оставив раненых и убитых, среди последних одного полковника.

С нашей стороны наибольшие потери понесли митавцы, менее чувствительные – ямбургские уланы, обстрелянные из окон, когда я занял с ними главную площадь города.

Успешные действия кавалерии Новикова высоко оценили и в Ставке: за взятие города Новиков получил Станиславскую ленту, а я Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Не забыли и будущего маршала Шапошникова.

Через несколько дней последовала благодарственная телеграмма, и вот по какому поводу. Летчик, посланный от австрийского главнокомандующего Данкля к немцам, возвращался с важным донесением и по ошибке снизился в районе 14-й кавалерийской дивизии. Вблизи находились казаки. Увидев ошибку, австриец бросился бежать, казаки за ним, и один из казаков, вместо того чтобы взять авиатора живым, зверски всадил ему пику прямо в рот.

Если беднягу летчика из-за болвана казака допросить не удалось, все же у него в сумке нашли сообщение Главной немецкой квартиры о том, что на помощь направлен 6-й корпус генерала Войрша из Бреславля, через Лодзь и Радом к Висле.

В силу создавшегося положения штаб армии решил сформировать из двух дивизий конный корпус под командованием генерал-лейтенанта Зандера.

Получаем записку:

«Командующий корпусом генерал-лейтенант Зандер приказал прибыть завтра в 8 часов утра в деревню X генералу Новикову с его начальником штаба для получения директивы».

Являемся трое: Новиков, я и Шапошников, оставив в штабе прикомандированного поручика Роженко[105].

С большим опозданием приезжает Зандер, с ним его начальник штаба Одноглазков.

Важный, серьезный, Зандер подает руку начальнику штаба и мне, игнорирует капитана Шапошникова и читает лекцию, как должно действовать кавалерии.

Мы слушаем и не понимаем, к чему ведет эта болтовня. Никакой точной директивы не получаем, узнаем лишь, что 8-я кавалерийская дивизия будет действовать правее, а мы должны наступать левее, на Лодзь.

Результат «директивы» Зандера оказался весьма плачевным, особенно для его личной карьеры.

Не искушенная еще в боях 8-я дивизия наткнулась сразу на превосходные кавалерийские и пехотные части Войрша и понесла чувствительные потери. Это так повлияло на генерала Зандера, что он, оставив в покое немцев, форсированным маршем отошел под защиту Ивангородской крепости, бросив управление корпусом.

Задерживать Войрша пришлось дивизии Новикова, что она с успехом и сделала. В результате сам Войрш едва спасся, бросив свой автомобиль, великолепный «мерседес», который наши казаки как трофей доставили в штаб дивизии вместе с немцем-шофером. Немца перекрестили в Жоржа, одели в казачью форму, и мы с Новиковым передвигались впредь только на этом «мерседесе».

Кавалерия на отдыхе

Нельзя не вспомнить о тех далеких днях начала войны, когда после удачных боев полки отходили на отдых, а мы – Новиков и штаб – располагались в каком-нибудь фольварке[106] или помещичьей усадьбе.

Наступала ночь, бой затихал, неприятель почти не оказывал сопротивления, Новиков смотрел на часы.

– Не пора ли заканчивать?

– Александр Васильевич, возьми Шапошникова (мы уже перешли на «ты») и поезжай на фольварк, квартирьеры уже там.

Новиков охотно соглашается, но произносит:

– Только не затягивай боя, кавалерия не должна ночью соприкасаться с противником.

И вот Новиков рысит к месту отдыха. Часа через два полки собраны, отходят на ночлег; и я являюсь с поручиком Рыженко.

«Чертог сияет», суетятся денщики. В столовой брошенного барского дома на белоснежной скатерти расставлены приборы, бутылки старки, французские вина. Собираются офицеры расквартированного поблизости полка.

Часто появлялись, особенно вначале, и сами хозяева: пан помещик со своей пани и паненками дочерьми, за которыми молодежь тут же пускалась ухаживать. Но большей частью имения пустовали: хозяева эвакуировались.

Если на следующий день предполагался отдых, а случалось это нечасто, то дружеская беседа затягивалась надолго, гремели трубачи, тосты следовали один за другим, пели хором или кто во что горазд.

Штаб-ротмистр Пышнев, храбрый митавский гусар (от тяжелой раны он вскоре скончался), наливает в вазу для фруктов шампанское и подносит Новикову.

– Слушайте, – говорю я ему, – вы с ума сошли, как же можно из этой вазы, с такими краями, пить?

– Ничего, кавалерист выпьет.

И начинается хором припев:

Мы просим младшего корнетаПоднести стакан вина!Хороша традицья эта,Саша, Саша, пей до дна!

И Саша Новиков, обливаясь шампанским, тянет до последней капли под выкрики: «Пей до дна, пей до дна!»

По очереди подносят все по старшинству, меняя иногда припев:

Как цветок душистый аромат разносит,Так бокал налитый тост заздравный просит.Выпьем за Володю, Володю дорогого,А пока не выпьет,Не нальем другого!

Доходит очередь до будущего красного маршала. Громадный стакан до краев наливают вином, ставят на тарелку и как бы в насмешку поют:

Мальчик Боря,Выпей море!

И повторяют, пока бедный Шапошников не дотянет до конца.

Однажды произошел форменный скандал. Польский помещик принимал нас в своем чудесном имении и чествовал ужином. В это время недалеко от поместья поймали здоровенного детину, который что-то выспрашивал и записывал. Привели его к ротмистру Соколовскому, обыскали и нашли ряд записок о численности и передвижении наших войск. Допросили, и он сознался, что, будучи дезертиром лейб-гвардии Семеновского полка, нанялся к немцам в качестве шпиона.

Тотчас же, пока мы ужинали, Соколовский собрал военно-полевой суд, приговоривший шпиона к повешению.

– Помилуйте, ради Бога, – взмолился шпион, – буду служить впредь верой и правдой его императорскому величеству.

Соколовский все же повесил его в саду помещичьего дома.

И вот утром, покидая имение, слышим истерические крики и плач. Оказывается, труп висел как раз напротив окна спальни хозяйки дома…

Естественно, что провожать нас с Новиковым никто не вышел.

Конный корпус Новикова

За свой отход к Ивангороду начальник 8-й кавалерийской дивизии Зандер был немедленно смещен. Полученная из штаба армии телеграмма гласила:

«Командующему 14-й кавалерийской дивизией немедленно вступить в командование конным корпусом. Генерал-лейтенанту Зандеру поступить в подчинение генерал-майора Новикова; помимо 8-й кавалерийской дивизии генералу Новикову придается 5-я кавалерийская дивизия генерал-лейтенанта Морица».

Нельзя с уверенностью сказать, что генерал Зандер не был достаточно храбр, но его начальник штаба полковник Одноглазков обнаружил совершенно болезненную боязнь и, вероятно, всем своим поведением влиял на начальника. Рассказывали, что, едва только появлялся в небе немецкий авион, Одноглазков тотчас же слезал с лошади и на глазах у всех бросался в придорожную канаву.

В результате пришлось его сменить. Приказ Новикова должен был передать ему лично я, пережив довольно тяжелые минуты. Будучи старше меня на три года по выпуску из академии и на пять лет по возрасту, полковник Одноглазков, услышав о смещении, взмолился со слезами на глазах:

– Господин полковник, прошу вас, пощадите меня, я, право, ни в чем не виноват.

Приказ все же вступил в силу, и на место Одноглазкова Зандеру был дан капитан Генерального