свои штаны, куртку и шапку, которую снял, посчитав безнадежно испорченной. В ней зияла дыра, в которую с легкостью пролезал большой палец его руки. Иван не грустил о потере вещи и даже пытался играть шапкой с Цилей, но после того как собака повисла на шапчонке, растрепав ее до состояния половой тряпки, мальчик отобрал ее у любимицы и спрятал в боковой карман. Теперь из его зеленой куртки выглядывал буро-коричневый краешек ткани, напоминавший чертика, отправившегося на поиски драгоценностей и застрявшего в лунке. В карманах Ивана никогда не лежало ничего дороже пачки сигарет с малиновым фильтром. Такие тонкие сигареты когда-то курила его мать, часами смотревшая в прикрытое полупрозрачной занавеской окно. Словно через шаль, Рита наблюдала за воронами на телефонных проводах, выкуривая одну дамскую забаву за другой. На самом деле ей было совершенно все равно, чем дымить: это помогало ей уйти от боли и серой безрадостной реальности. Рита часто посылала Ивана за новой пачкой; он, как теленок, каждый раз прятал виноватые глаза от строгой продавщицы и мямлил — как бы он ни старался говорить разборчиво, не мог, словно ком становился поперек горла: «Здравствуйте, мне нужны сигареты "Белладонна", пожалуйста!» Мальчик даже сейчас мог с легкостью представить себе жирную руку с грязными пожелтевшими ногтями, протягивавшую ему заветную коробочку в обмен на скомканные купюры, которые продавщица, предварительно облизнув палец, проверяла на свету. Иван никогда не имел карманных денег, не покупал себе мороженого, конфет или чипсов, все, на что он мог надеяться, — торт на день рождения. Его лучшим городским воспоминанием был праздник в честь его девятилетия. Мальчик хоть и смутно, но помнил цветок-свечку, раскрывавшийся после того, как его поджигали. Иван не мог отвести глаз от чудесного украшения: оно было невероятно красочным и тонким, пластиковые лепестки были настолько хрупкими, что именинник даже боялся дуть на пламя свечи, чтобы не сломать чудесный цветок. Когда он раскручивался, играла музыка. Красивая классическая мелодия. Иван влюбился в эту мелодию и часто напевал ее себе под нос, когда ему было страшно и очень грустно. Циле он пел ту же песню. Она была его тайным укрытием, главным секретом, который он лелеял на протяжении долгих грозовых ночей, поездок в шумных электричках, где катастрофически не хватало воздуха, чтобы вздохнуть, даже во время побоев пьяной истеричной матери мальчик судорожно вспоминал знакомый мотив. Иногда ему казалось, что он жив только благодаря воспоминаниям о том волшебном дне, когда мама его по-настоящему любила. Иван привязался к Рите, как бездомный котенок к собаке, выкормившей его, а затем пропавшей в бесконечном лабиринте дворов. Он точно так же не переставал мяукать и жалобно звать мать, однако каждая его попытка найти ее прежнюю заканчивалась для него еще большим горем. Иван хорошо помнил, что Рита чуть не задушила его, но вновь предпочел притворство и ложь. Мальчик систематически врал самому себе.

— Знаешь, Циля, а Рита все-таки нас с тобой любит. Как по-другому, по-другому не бывает. Правда? Ты же тоже все понимаешь, да?

Конечно, собака не могла ответить хозяину, зато она усердно делала вид, что отличает знакомые слова от странных выражений. Циле очень хотелось узнать, что говорит Иван, поэтому она смотрела ему прямо в глаза и время от времени громко лаяла, выражая согласие. Мальчик всхлипывал и душил собаку в объятиях, зарываясь носом в ее теплую густую шерсть. Боли больше нет.

Они вместе двигались вдоль лесной просеки, когда-то вырубленной неизвестными учеными. Иван удивлялся тому, как людям удавалось создавать карты таких глухих глубинок. Деревья были похожи друг на друга, только изредка на глаза попадались метки, сделанные ножом на их стволах. Мальчик уже мог отличить места, где чесал свои рога лось, от тех, где проходил человек, выстраивавший путь до дома. Сосны образовывали шатры, связывавшие таежный ельник и поле, по которому рассеялись молодые травы, репей и тонкие березки. Иван бесцельно бродил, не выбирая ни мест назначения, ни особых целей. Он был счастлив, когда видел, что рядом бежала его рыжая спутница, семеня длинными лапами по хлюпающей вязкой грязи. Иногда мальчик и сам начинал ускорять шаг. Он чувствовал, как потоки холодного ветра огибали его раскрасневшееся лицо, тело горело от напряжения, слабые неразвитые мышцы подводили, не позволяя преодолеть и половину расстояния, которое без особых усилий пробегала Циля. Несмотря на ноющие ноги, тяжелое дыхание и бешено стучавшее сердце, Иван не останавливался. Мальчик не позволял себе слабости и жалости. Он решил, что плакаться деду — непростительно. Чтобы мама его любила, нужно перестать быть слабаком: истинная причина ее пренебрежения — сама сущность Ивана. Он жалок, слаб, беспомощен, а значит, не достоин внимания своего бога.

У мальчишки будто выросли крылья, он бежал, не разбирая дороги, громко смеялся и кричал во весь голос. Он широко распахнул руки, представив себя кукурузником, парящим над бесконечным золотым полем. Весеннее тепло вдруг подкралось к нему сзади, нагнало и юркнуло под куртку, закопошившись, словно стайка мышей-полевок. Оно щекотало его выпирающие ребра и рассыпалось смешинками по розовевшим щекам. Старая жухлая трава, выстоявшая под снежным покровом все долгие месяцы мерзлоты, хлестала его по бедрам и груди, а репей цеплялся за рыжую шерсть Цили. Собака резво следовала за хозяином в лесную чащу, в которой знала каждую тропинку и сучок, поскольку часто сбегала от хозяина-пьяницы, опасаясь его буйных попоек и тяжелых кулаков. За ней через поваленные старые стволы осин ловко перепрыгивал Иван, иногда цепляясь штаниной за грибы, успешно колонизировавшие погибшее дерево. Друзья продирались через бурелом, расцарапывая себе носы и регулярно получая по лицу случайной веткой, на которой еще несколько секунд назад усердно плел себе паутину паук. Встревоженный землетрясением в его нитяном королевстве, он оставлял разорванную ловчую сеть и поспешно спускался на ниточке на другой, пока еще не разгромленный варварами ствол. Там он вновь принимался за отстройку, злобно наблюдая за ленивыми шмелями и пчелами, без каких-либо сомнений смело пролетавших сквозь остатки его сетей. Кто-то остался без ужина…

Устав идти через лес, Иван выбрал небольшую полянку для отдыха. Он облокотился на ствол старой сосны, чуть не напоровшись на одну из ее острых веток. После этого он решил последовать примеру Цили: она забралась в расщелину между корней, напоминавшую по своей форме колыбель, развалившись и вытянув лапы. Собака лениво зевнула. Иван усмехнулся ее находке. Какая же она все-таки умница! Мальчик подполз к Циле и слегка отпихнул ее в сторону, освобождая и для себя место в уютной сосновой «люльке». Корни обвивали их обоих, точно комок