змей, переползавших друг через друга. Несмотря на внушительный вид дерева, друзьям было очень уютно в его тени. Холод не беспокоил их: ствол был достаточно толстым, чтобы заслонить их от ветра. Иван ухватился за мягкую шею собаки, которая жалась к нему всем своим телом, стараясь согреть. Она всегда следила за тем, чтобы маленький человек не дрожал, как ей казалось, от озноба. Чаще всего Ивана трясло, когда он плакал в темных углах двора, где его никто не мог увидеть. Кому понравится слабак и нюня? Правильно, никому. Тепло. Размеренное движение грудной клетки Цили на груди мальчика. Тихо. Только ветерок что-то шепчет среди омолодившихся деревьев и воспрявшей духом зеленой растительности. Хорошо. Боли нет. Вечерело.

Солнце клонилось к закату, тени вытягивались и принимали причудливые формы. Сначала мальчишка забавлялся, рассказывая собаке, как можно заменить облака тенями в игре «Что я вижу», но затем он утомился, веки отяжелели и захлопнулись, погрузив Ивана в долгий сон. Циля дремала рядом, правда, только вполглаза — другим она периодически внимательно рассматривала окружение, готовая при первом появлении врага вскочить и обнажить белоснежные клыки. И был Ивану сон.

Поле, похожее на то, где он и его собака ходили под солнцем, но больше, гораздо больше. И не было на том поле ни дерева, ни куста. Все белое, совсем белое, как кружевная скатерть в избушке Владимира. Холодно, слишком холодно, так, что мороз кусает до костей, пробирается под кожу, шевелится, колется. Иван закрывает лицо руками, пальцы немеют, даже не дрожат больше. Где-то закричала полярная сова, провела своим громадным крылом в половину неба над полем, подняла пургу. Снег в лицо, вьюга рычит над ухом, коленки подкашиваются. Иван кричит, но изо рта у него лишь сыпется снег комьями. Холодно. Больно. Мальчик вопит, зовет мать. Нет ответа. Зовет деда — тишина. Ползет вперед, надеясь укрыться от пурги, — негде. Вся земля переворачивается с ног на голову под гнетом мороза, кажется, мир в минуту обернулся ледяным одеялом. Снежный потоп застилает обзор — дальше локтя ничего не видать. Мертва земля. Ныне ходят по ней другие люди, страшные люди. Кажется, говорят о чем-то, но Иван не узнаёт речь. Язык не русский, чужой, незнакомый. Засвистели, завизжали, точно резаные поросята, запрыгали на спине мальчонки. Черти! Да, черти! Иван молитв не знал, только плакал, креста у него не было. Он закрывал уши руками, чтобы не слышать дикие визги из преисподней, но они всё усиливались, барабаны стучали у него в ушах, оглашая начало жертвоприношения. Мальчику показалось, что он увидел перед собой амулет из тигриных зубов, ветку чертополоха, рябину, какие-то странные знаки, похожие на орнамент на старых избах в таежной деревеньке.

А потом был свет. Явилась Оно и растопило пургу, разогнав всех чертей и прокаженных. По мягкому снежному насту ступали тонкие серебристые лапки, переходящие в человеческие бедра, живот, также покрытый шерстью, волосатую грудь, чем-то похожую на женскую, покатые плечи и лицо, нет — лик. Иван не мог разглядеть существо, но весь почему-то дрожал. Оно точно шло к нему. И явилось ему чудо. Морда у лесного духа была вытянутая, почти волчья, только глаза на ней — два лунных озера, небесно-голубые зеркала. В них увидел себя мальчик и перестал слезы лить. И протянул руки он к свету, озарявшему вечную пустошь. Существо носило венец из ослепительно-синих цветов, называемых адамовой головой, на волосах своих. Были они у него длинные, и казалось мальчишке, что в них мерцают звезды. Оно было ростом с вековую сосну, которая росла у въезда в деревушку. Дух протянул свою руку и взял в нее мальчишку. Иван поместился на его ладони, точно крохотный жук. Было ему спокойно. Он не видел ничего, кроме глаз посреди ослепляющего сияния. В них танцевали картины, недоступные слабому человеческому разуму. Наверное, и дух предстал перед ним в форме, не напугавшей бы человеческое нежное сознание.

Чудо из таежной пустоши огладило Ивана по русым волосам, едва прикоснувшись когтями к теплой нежной коже и что-то зашептало по-свойски. По телу мальчика пробежали мурашки, он обомлел и не мог проронить ни слова. Поработили его синие очи лесного чудища, одурманили. Доселе не видывал он лика ЕГО, оторопел перед глазом покровителя.

— Будь сильным, — раздалось в голове Ивана. Ему стало дурно.

И охватил жар тело мальчишки, глаза на мгновение появились прямо перед ним, будто наяву он увидел самого лесного бога, а затем все исчезло.

Иван проснулся.

Почти стемнело. Солнце едва висело над горизонтом, словно подгоняя несчастных путешественников. Циля уже давно бодрствовала и несла чуткий караул у провалившегося в сон хозяина. Она не покидала своего поста ни на минуту и была ужасно рада, что Иван наконец продрал глаза. Мальчик смутно помнил происшедшее с ним во сне, свои похождения в белом омуте, зато запомнил слова, почему-то преследовавшие его, как навязчивая муха: будь сильным. «Ну и что это значит?» — думал он. Впрочем, перспектива получить нагоняй от матери пугала его гораздо больше, чем какие-то сомнительные идеи. Когда Иван встал из своей постели, то не заметил, что придавил спиной яркий вытянутый лиловый цветок, очень красивый, подозрительно свежий, будто сорванный с июльского берега пруда. Плакун-трава, так называлась эта веточка.

Циля без труда вывела мальчика из леса. Стемнело как раз в тот момент, когда они вышли на знакомую дорожку к дому. Ивана не покидало сосущее чувство тревоги. По деревьям перелетали стаи галок, раскричавшиеся на непрошеных гостей. Какофония их криков больно резала по ушам как человека, так и собаки, поэтому товарищи решили побыстрее удалиться, пока эта черная саранча на них не набросилась. Иван достал из кармана шапку и тяжело вздохнул — точно достанется. Заурчало в животе. Ему очень хотелось есть. Он весь день пробегал в лугах и с утра не имел ни крошки во рту. Супа бы! Дедушка наверняка ждет его к столу. Мальчик проглотил слюну, представив, как горячая картошка соскальзывает по его языку в желудок, чтобы окунуться в заждавшуюся его кислоту.

Только вот есть ему не пришлось. Перед черным входом в деревню, у края леса, в нескольких метрах от его избушки столпились люди. Они что-то оживленно обсуждали, бабы вскидывали руки к небу и причитали. Молодые девушки и парни стояли поодаль, не осмеливаясь приблизиться.

— Ведьма повесилась! — крикнул кто-то из старушек.

— Прикуси язык, дура! — ответил ей голос старого лесника, давнего знакомого Владимира.

Иван остановился в недоумении, не успевая понять, что происходит. Циля была быстрее его, а глаза собаки смотрели гораздо дальше, чем