А во сне Шарлинта летала на драконе. Золотисто-медовый красавец почти отвесно взмывал в небо, а девушка, восторженно крича от переполняющих ее эмоций, раскинула руки, как крылья, как будто паря вместе с ним. Яркое летнее солнце до вязкой густоты прогрело воздух, но почему-то он пах морозной свежестью. Это странное несоответствие заставило проснуться и открыть глаза.

Ругаться принцессе неприлично, но очень хотелось. Потому что спать, практически забравшись на мужчину, пусть даже и жениха, было куда неприличней ругани. Было ужасно стыдно, но вместе с тем тепло и уютно. Грудь Равенеля спокойно поднималась и опускалась в такт его дыханию. Мужчина спал, и то, что Шарлинта использовала его в качестве подушки, его совершенно не беспокоило. Пресловутая рубашка, та, что так привлекла внимание девушки вечером, была по-прежнему плотно зашнурована. Но это не помешало принцессе во сне забраться двумя пальцами под шнуровку.

От румянца стыда горело, как казалось, все тело. Шарлинта тихо отстранилась, надела сапожки и без плаща выскользнула на улицу. Как после этого смотреть в глаза амаирам, девушка не знала. Оставалось надеяться, что подобную ее вольность никто не видел.

Рассвет едва-едва занимался, подсвечивая горизонт красными всполохами. Дождь прекратился, но воздух все еще оставался влажным. Осенний зябкий холод пробирался под рубашку, пробегая по коже принцессы мелкими мурашками. Обняв себя за плечи, принцесса попыталась сохранить хоть какие-то остатки тепла. Вернуться в домик она пока была не готова. Что-то странное происходило с ней самой. Настолько странное, что затмевало даже сам факт необычного скоропалительного замужества. Принцессу сызмальства учили держать себя в руках, контролировать каждый шаг и каждое произнесенное слово. Хорошо учили, основательно, не давая спуска из-за возраста или пола. Лишая сладостей, а порой и просто еды в случае непослушания. Расписывая день до последней минуты, чтобы не оставалось времени ни на какие глупости. Только один месяц в году в Чардифе ей давали отдохнуть, освобождая от занятий.

Шарлинта гордилась своим самоконтролем, своим умением скрывать чувства даже от самых близких. И куда теперь это все делось? Действительно, украли принцессу драконы. Даже у самой себя украли.

Теплые руки обняли девушку со спины, полы мужского плаща прикрыли подрагивающие от холода плечи.

— Ты решила заболеть?

Тихий шепот горячей волной прошелся по всему телу. Интересно, а Равенель сам знает, что ее сердце бьется быстрее от одного лишь звука его голоса?

Шарлинта повернулась и уткнулась лицом ему в грудь. И потому что очень сильно этого хотелось, и чтобы скрыть предательский румянец. Кажется, она смущалась за последние дни больше, чем за всю жизнь.

— Почему тебе не спится, амаира?

Что она могла ему ответить? Что избыток беспорядочных чувств мешает? Или что сама себя стыдится?

— Чувствовать не стыдно, маленькая, — словно прочитав ее мысли в очередной раз, произнес амаинт.

— Я опять слишком громко думаю? — растерянно спросила принцесса, подняв лицо.

Хотелось видеть его глаза и теплую, зарождающуюся в уголке губ, улыбку.

— Нет, моя амаира, все можно прочесть по твоему лицу и твоим жестам.

Принцесса, как завороженная, наблюдала, как дрогнул уголок губ, и теплые веселые искры поселились в серо-синих глазах. Потянулась сама к его губам. Не раздумывая ни секунды, неосознанно, как и ночью, когда во сне перебралась к нему в объятия. Он позволил ей прикоснуться, провести языком по нижней губе. Пальчики принцессы тем временем снова забрались под шнуровку, поглаживая теплую кожу. Трехипостасный был слишком высокий. Шарлинте приходилось тянуться изо всех сил, и где-то, на краю сознания мелькнула крамольная мысль, что нужно уложить его на спину и получить в беспрепятственный доступ ко всему сразу.

Громкий плач младенца ворвался в их единение. Шарлинта отшатнулась и едва не упала с крыльца, хорошо, что амаинт не отпустил. Поцеловал девушку коротким жадным поцелуем и подтолкнул к двери. Утро у всех начиналось слишком рано.

Покинули амаинты поселение только через три дня.

Длинные, тяжелые три дня, в течение которых Шарлинта старалась ни на секунду не оставаться наедине с кем-то из амаиров. Только все вместе. И желательно еще и при посторонних. Это было на удивление легко. Дети — это все же такие дети. Они успевали везде подсмотреть, все подслушать, многое успеть. Еще их необходимо было постоянно чем-то занимать, потому что те развлечения, что придумывали девочки себе сами, были не всегда безопасны для них самих. Хорошо, что у Шарлинты был опыт общения с младшей сестрой.

Советник короля наверняка уже проклинал тот день, когда принцессу занесло в это поселение. Шарлинта ежедневно находила новые поводы для написания пространственных свитков. Большая часть написанного посвящалась местному старосте. Нет, он, конечно, отдал девочек принцессе, точнее, продал за вполне приличную сумму. Денег принцессе было не жалко, лично она никогда не испытывала никаких проблем со средствами. Но староста торговался за каждый медный грош, и, в отличие от обычных купцов, свой своеобразный товар не нахваливал, а наоборот, поливал грязью. При каждой его очередной фразе вроде «ведьмино отродье» или «гнилое колдовское семя», воздух в комнате накалялся в прямом смысле. Это чувствовали все — амы Фоллен, которые непременно сопровождали Шарлинту, как минимум вдвоем, а то и втроем, жена старосты, мальчишка-писарь. Все, кроме главы общины. Когда бумага о передачи детей под опеку принцессы была составлена и подписана обеими сторонами, Шарлинта все же не удержалась. Передавая увесистый кошель с деньгами, девушка, лучезарно улыбаясь, пожелала старосте добиться процветания на ведьмовские золотые, еще и огненный знак в воздухе начертала.

Нужно было видеть лицо сельского деляги в этот момент. Бледное, покрытое испариной, губы дрожат. Конечно, подобная месть была мелочной, знак абсолютно безобидным, искусством проклятий Лин не владела, да и даже принцесса не могла целенаправленно использовать магию кому-то во вред. Но весь страх старосты явно не мог сравниться с пережитым ужасом семилетней девочки, которую заживо пытались сжечь. Притом, сосед ребёнка так и остался безнаказанным. Отец, который мог вступиться за Лив, уже умер к тому моменту, Иола официально приходилось девочке никем, а остальные жители событие просто проигнорировали. Узнав об этом, принцесса просто горела желанием найти этого соседа и избавить его от лишней растительности на теле тем же самым способом. Останавливало лишь одно, она маг, ей подобную вольность не простят. Поэтому после официальной передачи ей детей, Шарлинта по всем правилам составила жалобу верховному магу. Разбираться с притеснением одаренных детей была его прямая обязанность, заодно и старосту потрясет на предмет несообщения о рождении мага.

После памятного посещения старосты, амы Фоллен впервые с ней заговорили. Принцесса настолько привыкла к их безмолвному присутствию, что в первый момент не сразу поняла, что обращаются к ней.

— У вас в королевстве принято торговать детьми?