Начальный этап составленного Татьяной плана пока шел, как изадумывалось. Через пятнадцать минут после начала рабочего дня к ней в кабинетстали заглядывать коллеги и с невинным видом осведомляться, все ли у нее впорядке. Татьяна отвечала уклончиво, а после второго или третьего визитера сдосадой сказала своему соседу по комнате:

– Никогда не думала, что буду так плохо себячувствовать. Неужели токсикоз начался?

Сосед-следователь вытаращил на нее изумленные глаза:

– Какой токсикоз? Ты что…?

– Ну да. Потому и уезжаю в Москву. К мужу поближе.Прямо не знаю, как мне все эти дела закончить. В больницу бы не попасть. Пойду,наверное, сегодня к Исакову, попробую еще раз его разжалобить. Да какой из менясейчас работник, ну ты сам подумай! Голова болит, мутит, спать все времяхочется. Веду допрос и плохо понимаю, что мне говорят. По десять раз одно и тоже переспрашиваю.

– Конечно, сходи, – поддержал ее коллега. – Исаковнормальный мужик, говнистый, конечно, но такие вещи понимает. У него самоготрое детей.

Еще через час по коридорам пронесся слух, что Образцовабеременна и ей удалось уговорить начальника отпустить ее прямо сейчас.

Еще через полтора часа Татьяна умирающим голосом заявиласвоему соседу по кабинету, что ей нужно съездить к врачу. Она уже наделапальто, когда на ее столе зазвонил телефон.

– Танюша, здравствуй, – услышала она голос НастиКаменской. – Сильно занята?

Татьяна украдкой бросила взгляд на коллегу, который сидел засвоим столом, уткнувшись в бумаги.

– Частично, – осторожно ответила она.

– Слушать можешь?

– Да.

– Мне нужно разыскать одну женщину. Не лично, толькоадрес. Поможешь?

Татьяна достала листок и карандаш и склонилась над столом.

– Диктуй фамилию и имя.

– Бахметьева Софья Илларионовна. Она очень пожилая,может быть, уже и в живых ее нет.

Татьяна молчала. Сейчас она не слышала ничего, кроме стукапульсирующей в голове крови.

– Алло! Таня, ты меня слышишь?

– Ты сейчас где?

– На углу Невского и канала Грибоедова.

– Мне нужно отъехать по делам. Через полчаса я буду наФонтанке, возле поликлиники. Ира знает, где это. Она с тобой?

– Да.

– Все, договорились.

Она швырнула трубку и пошла к двери, стараясь выглядеть спокойной.

– Тань, – окликнул ее коллега, – что говорить-то, еслибудут спрашивать?

– Говори как есть. Стало плохо, пошла к врачу. Я уИсакова отпросилась, он в курсе.

Выйдя на улицу, Татьяна перевела дыхание. Что-то происходитнепонятное. Зачем Насте старуха Бахметьева? Неужели в Москве обнаружились концыэтого убийства?

* * *

Сергей Суриков был не из тех людей, которые любят что-тоанализировать и сопоставлять, делая выводы, обнаруживая недостаток информации истараясь его восполнить. Во всяком случае, именно таким он был, когда попал кБахметьевой. Со временем мозги его начали обретать некоторую гибкость и дажебыстроту действия. Происходило это под воздействием постоянного общения сСофьей Илларионовной, которое стало для Сергея не только источником самой разнообразнойи интересной информации, но и меняло его представления о самом себе и о жизнивообще. На многое он теперь смотрел совсем другими глазами, даже не отдаваясебе отчета, что на самом деле это глаза не его, а Бахметьевой.

Он давно уже хотел спросить у своей хозяйки, почему таквышло, что она живет одна. Хотел, но отчего-то не решался. Сначала этот вопросему и в голову не приходил, но потом он припомнил, что Софья Илларионовнасказала как-то: «Мужа расстреляли, хорошо хоть сына удалось спасти». Сына.Значит, у нее есть сын. Где же он? Прошло больше года с тех пор, как Суриковпоселился у нее, а от сына ни слуху ни духу. И не рассказывает о нем старуха,будто и нет его совсем. Как же так?

Но однажды Сергей все-таки спросил:

– Почему вы живете одна? У вас же есть сын. Он вамсовсем не помогает?

Софья глянула исподлобья, губы поджала.

– Нет у меня сына.

– Но вы же сами говорили: когда вас в Сибирь отправили,в лагеря, сына удалось спасти, – упрямился Сергей.

– Он умер. Убили его.

– Бандиты?

– Ну, можно и так сказать. Ладно, расскажу, разспрашиваешь. Какие секреты между своими.

Сын Софьи Илларионовны был человеком богатым. Очень богатым.Он был связан с бакинскими и казахскими цеховиками и в шестидесятые годы делалогромные деньги на черной и красной икре, бриллиантах и золоте. В семьдесяттретьем его арестовали, а в семьдесят четвертом расстреляли по приговору суда.Ему было тридцать девять. Осталась жена с двухлетним сынишкой, внуком СофьиИлларионовны.

При аресте и обыске изъяли только малую часть, Бахметьев былчеловеком предусмотрительным и свои богатства сохранять умел. «Если со мной чтослучится, – неоднократно говорил он матери, – ни ты, ни Елена по миру непойдете. В золоте купаться будете». Его вдова через какое-то время после расстрелаполучила доступ к спасенным деньгам, но пользоваться ими сразу не стала,боялась. Она быстро утешилась, не прошло и года, как снова вышла замуж. Новыймуж мальчика усыновил и растил как своего. Жила невестка с новым мужем вМоскве, и Софья не знала, что деньгами ее расстрелянного сына уже пользуютсявовсю. К себе в гости они ее не звали и сына в Питер повидаться с бабушкой неотправляли. Первое время ситуация была понятной: ребенок должен сменить фамилиюи считать нового мужа Елены своим родным отцом, чтобы никогда не упала на неготень расстрелянного валютчика, контрабандиста и вора Бахметьева. Потому и стольбыстрое новое замужество невестки не вызвало протеста у Софьи Илларионовны, ибоподавалось как вынужденная мера. «Надо успеть, пока ребенок маленький, –говорила Елена своей свекрови. – Пусть он вообще не знает, что было время,когда у него не было папы, а до этого был какой-то другой папа. Да и в садикего надо отдавать. Если в документах будет написано, что отца нет, а потом онпоявится, обязательно найдутся доброжелатели, которые сунут нос не в свое делои начнут язык распускать. Вы сами, Софья Илларионовна, должны понимать, каковомальчику будет расти, если все кругом будут тыкать в него пальцем и кричать,что его отец – преступник, которого по суду расстреляли». Софья соглашалась сневесткой, а если бы и не соглашалась внутренне, все равно не возражала бы, ибочувствовала свою вину. Конечно, Елена с самого начала знала, чем занимаетсяБахметьев, более того, она и замуж-то за него пошла только потому, что у негоденег было – море, не посмотрела, что он на семнадцать лет старше ее, ейдевятнадцать, ему – тридцать шесть тогда было, а уж выглядел он на всепятьдесят, толстый, лицо жиром лоснится, волосы редкие, лысина в полголовы. Такнет, захотела стать его женой и обвешаться бриллиантами с ног до головы. Зналаведь, что бриллианты эти ворованные. Так что предъявлять свекрови претензиинаподобие: «Я думала, ваш сын – порядочный человек, а вы, оказывается, вора ирасхитителя вырастили» – у нее никакого права не было. Но, с другой стороны, он– сын Софьи, и она вроде как несет за него ответственность. Конечно, не она еготаким воспитала, с двухмесячного возраста и до двадцати лет мальчик был отлученот матери, его сначала взяли к себе родственники Софьи Илларионовны, потомоказалось, что растить чужого ребенка им не под силу. Мальчика отдали в детскийдом. Когда Софья в пятьдесят пятом году вернулась в Питер и разыскала сына,перед ней был вполне сформировавшийся негодяй, наглый, хитрый, циничный, с выраженной,несмотря на голодное детство, склонностью к полноте. Повлиять на его характерСофья уже не могла, в двадцать лет делать это бессмысленно и глупо. В этомвозрасте можно дурака научить уму-разуму, но перевоспитать вора и мошенника изаставить его стать хорошим уже невозможно. Так, во всяком случае, считалаСофья Илларионовна Бахметьева. Поселившись вместе с сыном, она пыталась сделатьвсе возможное, чтобы он вел нормальную жизнь, но ее попытки упирались в стенунаглого упрямства. «Ты сама виновата в том, что я такой. А что ты хочешь? Я жес младенчества в детдоме. Там все просто: не украдешь – с голоду сдохнешь,потому что твою собственную пайку уже давно кто-то другой украл. Там, мамуля,законы были волчьи. А вот если бы ты не вышла замуж за врага народа, то ничегоэтого не случилось бы. Так что себя вини, других виноватых нет». Бесполезнобыло объяснять ему, что врагом народа в тридцать пятом году мог оказаться ктоугодно – и академик, и неграмотный деревенский старик, и всенародно любимыйзаслуженный артист, и скромный бухгалтер, потому что расстреливали человека неза то, что он враг народа, а наоборот, объявляли его врагом, потому что онкому-то мешал и его нужно было расстрелять.