– И как, трудно к новому привыкать?

– Трудно только в первые два раза, – улыбнуласьТатьяна. – Потом вырабатывается стереотип, механизм приспосабливания, и дальшеуже легче. Почему ты спрашиваешь об этом?

– Гордеев уходит.

– И для тебя это проблема? – удивилась Татьяна.

– Не то слово. Трагедия. Я десять лет с нимпроработала. Это вообще всего лишь второй начальник в моей жизни. Непредставляю, как я буду без него. Да и не только я, все мы в ужасе. Понимаешь,у нас как-то сложилось впечатление, что Колобок – вечен, что он будет с намивсегда. Умом-то мы понимали, что так не бывает, но думать об этом не хотелось.Он есть, он каждый день на работе, мы за ним как за каменной стеной. Это ведьочень важно, когда ты не боишься своего начальника. Доверяешь ему.

– Естественно. Если боишься начальника, то пытаешьсяскрыть от него ошибки и неприятности, а они потом разрастаются до такойкатастрофы, с которой уже и не знаешь, что делать.

– Вот-вот, – подхватила Настя. – Он же сам нас всегдаучил: ошибки надо признавать и исправлять немедленно, пока еще можно что-тоисправить. Мы со своими ошибками постоянно к нему бегали, может быть, потому иработали намного успешнее, чем многие другие. И потом, он нас приучил к тому,что за наши ошибки мы перед вышестоящими начальниками не отдуваемся. Он самвсегда ходил «на ковер», нас прикрывал. Нам, конечно, мозги вправлял, но поделу. И потом, он умел это делать как-то необидно. Получается, он приручил нас,а теперь бросает. Я знаю, я не имею права так говорить. Никто не имеет праватребовать от человека, чтобы он ломал свою жизнь из жалости к подчиненным. Этоглупо.

– Не знаю, – задумчиво произнесла Татьяна. – Я ведьпопала почти в такую же ситуацию. Приручила Ирку, взяла ее на свое иждивение,она и привыкла, что можно не работать и не иметь профессии и при этом ни в чемне нуждаться в материальном плане. Она постоянно чувствовала свою нужность,необходимость, то есть у нее не было тоски от ощущения собственной никчемности,бесполезности. И когда встал вопрос о том, что я уезжаю, а она остается, ячувствовала себя ужасно виноватой. Мне казалось, что я не имею права еебросать. Конечно, все получилось к лучшему, когда оказалось, что у меня будетребенок. Просто стало понятно, что мы друг без друга не обойдемся. Я ее неброшу. И она меня тоже.

– Хорошо вам, – с завистью вздохнула Настя. – Чем быэдаким Колобку забеременеть, чтобы он понял, что не должен с нами расставаться?

– Пусть он забеременеет какой-нибудь идеей. Например,придумает новое подразделение, которое сам и возглавит, а вас всех к себезаберет.

– Ну да. А убийства раскрывать кто будет?

– Да… Убийства… Убийства – это серьезно. С этим непоспоришь. Настя, когда твои ребята должны отзвонить? Я уж прямо места себе ненахожу. Завтрашний день должен все решить. Мы кровь из носу должны завтравечером уехать, еще одного дня в постоянном страхе я не протяну. И потом, я нестолько за себя боюсь, сколько за Ирку. Она такая доверчивая. Так легко слюдьми знакомится, вступает в контакт… В ней совершенно нет разумнойбоязливости. В каждом красивом мужике видит потенциального принца и жениха. Еезаманить куда-нибудь – раз плюнуть.

– Таня, ты уверена, что сможешь за один день расколотьСурикова?

– Я так не ставлю вопрос, – жестко ответила Татьяна. –Это вы, сыщики, народ вольный, а я всю жизнь была следователем и подчиняласьдубинке под названием «срок». Сроки поджимают – и никуда не денешься. Из-подсебя выпрыгиваешь, а результат даешь. Если я буду бояться и сомневаться, у меняничего не получится. Я должна успеть. И обсуждать тут нечего. Давай самипозвоним, чего ждать-то.

Она потянулась к телефону и набрала номер Стасова. Тот долгоне отвечал, и Настя уже начала рисовать в воображении картины – одна страшнеедругой. Стасов попал в автокатастрофу. Случилось что-то непредвиденное. Аварияна электростанции, и поэтому не работает спутниковая связь. Фантазия у майораКаменской была богатая, это, с одной стороны, помогало ей придумывать версии,но с другой стороны… Мысленно она уже видела окровавленные трупы Стасова и Коротковавместе, когда Татьяна заговорила в трубку:

– Откуда я тебя вытащила? Ого! Бедные вы, бедные. Нучто ты мне скажешь?

Она какое-то время молча слушала мужа, потом сказала:

– Ладно, перезвони, как сможешь, мы ждем. Спасибо.

Настя вглядывалась в ее лицо, приоткрыв рот от нетерпения.

– В Москве начался жуткий снегопад. Они попали впробку, а движок заглох. И вот Стасов с Юрой через весь этот затор машинуруками толкают. Можешь себе представить это море удовольствия.

– Таня! Ну не терзай ты меня! Что он сказал?

– Что у нас с тобой плохо с арифметикой. Дактокартыскольких человек мы отправили экспертам?

– Елена Шкарбуль с мужем и сыном – трое. Бахметьева сквартирантом Суриковым – двое. Плюс следы двоих неизвестных, правда, один изних может оказаться Суриковым. Итого, либо семь, либо шесть.

– А у них вышло пять.

– Как это – пять? – недоуменно переспросила Настя. –Откуда пять? Должно быть шесть, если у Шкарбулей был Суриков, или семь, если неон.

– Пять, Настенька. Только пять. А соседи Шкарбулеймолодого человека по фотографии опознали.

– Ничего себе, однако! Вот это комбинация. На здоровуюголову такое и придумать-то невозможно.

– Теперь ты понимаешь, что произошло? Все, завтраСуриков – мой. Я его сделаю.

* * *

Его не допрашивали уже два дня, и Суриков занервничал.Неужели опять следователь сменится? Это плохо. Тетка-то эта, Образцова, ему всамый раз подходит. Сразу видно, что она на квартирные дела внимания необращает. Задаст вопрос, от которого ему жутко делается, и тут же забывает, продругое начинает спрашивать. Или она рассеянная такая? Сколько раз было, что онхолодным потом покрывался и думал: вот оно, заметила, поняла, уцепилась, сейчасзубами клацнет у него на горле, как охотничья собака, и больше уж не выпустит.И – ничего. Обходилось. Следовательша в другую сторону гнет. А придет вместонее еще кто-нибудь – как знать, как дело обернется. Предыдущий-то, Чудаев,видно, в доле был, на все сквозь пальцы смотрел, каждому слову верил. С нимпроблем не было. Хотя, может, и не в доле он, а просто дурной, безразличный.Сейчас таких много, вон сокамерники рассказывают, что милиционеры на своюосновную работу плюют с высокой колокольни, им деньги зарабатывать надо, семьюкормить, шестерят где могут, кто в охране, кто в бизнесе. Короче говоря, надуголовными делами «не зависают». И Образцова, похоже, такая же. А вдруг теперьновый следователь будет? Еще неизвестно, на кого нарвешься.

Он жевал хлеб, который принесли на завтрак, запивал жидкимчаем, но вкуса не чувствовал. Почему-то по утрам он всегда думал о бабке Софье.По вечерам-то все больше жизнь свою вспоминал, которая до Бахметьевой была, апо утрам старуха полностью владела им. Оттого, наверное, что до встречи с нейспать ему приходилось черт-те где, а два года с лишком, проведенные с ней, онспал в мягкой чистой постели, где и телу было удобно, и душе уютно. И по утрам,с трудом разминая затекшее на жестких нарах и озябшее в сырой камере тело,Суриков особенно остро ощущал отличие этой жизни от той.