— И что теперь? — спросил Бестужев, перехватив смешливыйвзгляд юной француженки с тротуара и в который раз почувствовав себя то лиидиотом, то ли клоуном от Чинизелли.

— А теперь мы посетим одно интереснейшееместечко, — с загадочным видом ответил Серж, сидевший в столь же небрежнойпозе. — Я думаю, вам будет интересно…

— Точнее?

— Позвольте уж сделать вам сюрприз, ротмистр…

На сей раз Бестужев страдальчески вздохнул, уже нескрываясь:

— О господи! Серж, я же просил…

И недвусмысленно показал взглядом на спину кучера в белойшляпе, пресловутого «вуатюр де гран ремиз». Ему поневоле вспомнился клятыйГустав, из-за которого всё кончилось столь печально…

— Ну, это вы напрасно. Ни словечка по-русски непонимает, лягушатник, давно проверено.

Бестужев сказал менторским тоном:

— Бережёного бог бережёт. Излишняя осторожность в нашемвесёлом и увлекательном ремесле ещё никому не повредила, а в вот пренебрежениеоною… Вот кстати. Я надеюсь, вы знаете имя и точный адрес этого субъекта? ЯАркадия Михайловича понял так, что он давно вами привлекается…

— Да, конечно…

— Уточните смысл ваших слов, — сказал Бестужевпрямо-таки ледяным тоном. — Ваше «да» означает первое или второе?

— Да и то и другое, собственно…

— Значит, имя и адрес вам известны?

— Разумеется. А зачем вам?

— Наберитесь серьёзности, Серж, — сказал Бестужевтем же холодным, непререкаемым тоном — Я понимаю, вы все чуточку разленились впрекрасном Париже, но ситуация сейчас, напоминаю, особенная. Дело предпринятопо инициативе государя, лично им взято под особое внимание. К тому же в игре анархисты,а они народ серьёзный. Да и полиция французская, как любой полиции изначальноположено, может приставить к нам соглядатая.

— Ой, господи! Да они у Аркадия Михайловича из рукедят…

— Полиция, философски выражаясь, есть вещь всебе, — сказал Бестужев. — У неё есть свои внутренние побуждения,незыблемые правила. Как бы они ни были прикормлены, могут и любопытствопроявить, каковое им положено. Вы, я слышал, получили некоторое образование?Значит, хоть краем уха наслышаны об условных рефлексах, открытых господиномПавловым? Ну вот, у полиции, как и у собак учёного, есть свои условныерефлексы. Это очень хорошо, что вы знаете имя и адрес…

— А что такое?

— У меня самые широкие полномочия, милый Серж, —оказал Бестужев без тени улыбки. — Собственно, мне позволено всё. Есливыяснится, что этот молодчик к нам приставлен шпионить, я без колебаний готовпойти и на крайние меры. Соображаете? Тайна должна быть абсолютной…

— Шутите? — осведомился Серж с чуточку вымученнойулыбкой.

— Ни капельки, — заверил Бестужев серьёзно. —В конце концов, это не министр и даже не постовой полицейский, а вульгарныйполицейский шпик, крапюль, так их, кажется, тут именуют добрые парижане? Еслиударить ножом вот сюда, — он небрежно, легонько коснулся спины кучера, —всё будет кончено мгновенно. Нож следует оставить в ране, иначе будет сильноекровотечение, исполняющий может запачкаться… Хотя… Нет нужды прибегать к таким,я бы сказал, мелодраматическим методам. Человека можно быстро и качественнопридушить в три секунды, а Сена — река глубокая. Я так полагаю, и в Парижебывают случаи, когда подвыпивший кучер сверзится в реку так неудачно, чтозахлебнётся и пойдёт ко дну… Парижское простонародье, мне говорили, закладываетза ворот не хуже нашего…

Он зорко наблюдал за извозчиком, ни разу не обернувшимся кним — и мог бы поклясться, что спина того примечательным образом напряглась,голова непроизвольно вжалась в плечи, вся поза стала словно бы застывшей —будто острёхонький нож уже был нацелен в спину, точнёхонько под левую лопатку.Понимаешь по-русски, сукин кот, с весёлой злостью подумал Бестужев, прекраснопонимаешь, видывал я людей, нутром почуявших опасность — и чрезвычайно ты мнеих сейчас напоминаешь. Ошибки быть не может. Интересное открытие, знать бы, гдеего место в головоломке…

— Ну вы уж, право, через край, Алекс… ИванСавельич, — промолвил Серж, определённо виляя взглядом. — Занесло васневедомо и куда…

— Ничего подобного, — сказал Бестужев, упираясь внего тяжёлым взглядом. — Инструкции, мне данные, предусматривают иподобные крайние варианты — а я, милейший Серж, стараюсь инструкции всегдавыполнять от сих и до сих. Мы с вами подвизаемся не в обществе призрениянемощных актёров и к благотворительным ведомствам вдовствующей императрицыМарии Федоровны отношения не имеем, наоборот. Это вы у нас, проститевеликодушно, человек сугубо цивильный, разомлевший на парижскихбульварах, — а я воевал, мёртвых насмотрелся, к смерти приобвыкся, мнехоть дюжину таких кучеров в Сену отправить головой вниз, спать буду спокойно иаппетит не испортится…

Он косился на кучера. Кучер был скован. Мысленно усмехаясь,Бестужев сказал уже благодушнее:

— Да не смотрите вы, Серж, взглядом испуганной газели,авось и обойдётся без крайних мер… ну, а ежели что, я вас не заставлю его заноги держать, не бойтесь, в одиночку справлюсь, мне не привыкать… Ну, далеконам ещё до вашего любопытного местечка?

— Да, собственно, прибыли уже… Вон та вывеска, видите?

Выходя из экипажа, Бестужев вновь вспомнил Вену, Густава,всё то, к чему привело барское безразличие к прислуге. Украдкой бросил взглядна смирнёхонько восседавшего на козлах кучера, изучая его лицо. Он, конечно,мог и ошибаться, физиономия была чистейше выбрита на европейский манер, ипричёска, конечно же, здешними мастерами сделана, но всё равно, невозможно отделатьсяот впечатления, что эта курносая, чуточку конопатая физиономия гораздо болееуместно смотрелась бы где-нибудь в Кинешме, Муроме или той же Костроме. Уфранцузов рожи другие, трудно объяснить словами, в чём заключается различие, ноименно что другие…

Вывеска гласила: «Кафе Весёлый драгун». Что-то началовсплывать в памяти у Бестужева, определённо, но он так и не вспомнил, в связи счем это название звучало. Решив не ломать над этим голову, спустился вслед заСержем по узенькой каменной лестнице с большими выбоинами посреди каждойступеньки — за долгие годы оставлены подошвами бесчисленных посетителей, сталобыть, заведение, похоже, существует давненько и, судя по первым впечатлениям,отнюдь не относится к числу фешенебельных, — в полуподвале расположено,кухней явственно припахивает, причём незатейливой…

Едва он сделал шаг в обширное помещение со сводчатымкаменным потолком — есть стойкие подозрения, в вовсе уж старинные времена здесьрасполагался винный погреб — как был оглушён гомоном, мало свойственнымпарижским заведениям такого рода, которые он уже успел посетить. Табачного дымапод потолком витало чересчур уж много для французского кафе, люди за столикамигомонили и жестикулировали отнюдь не по-здешнему…