— А ведь я предлагал… — вырвалось у Ксавье.

Ламорисьер упёрся в него тяжёлым взглядом:

— Сейчас не время разбирать, кто предлагал и чтоименно, любезный де Шамфор… Помолчите и слушайте! Вскоре после отхода поездаместный жандарм обнаружил неподалёку от путей тело человека, убитого ударомножа в сердце. В кармане у него отыскалось наше удостоверение. ЭтоФрансуа-Усач… Судя по всему, Гравашоль соскочил — в тамошней неразберихе никто,кроме бедняги Франсуа, этого не заметил… Усач, надо понимать, то ли пытался ихзадержать, то ли собрался проследить… И они его… Другого объяснения у менячто-то не подворачивается. Или у кого-то оно есть? — он, как легко было, вобщем, предугадать, уставился в первую очередь на де Шамфора, но тот молчал,понурив голову. — Вот такие дела…

— Местная полиция… — произнёс Бестужев нейтральнымтоном.

Ламорисьер ответил не в пример более любезно, нежелиразговаривал с молодым подчинённым:

— К сожалению, господин майор, там попросту несуществует местной полиции, которую следовало бы в подобных случаях подниматьна ноги. Один-единственный сельский жандарм, да и тот обычно пребывает не вШартолье, на месте инцидента оказался совершенно случайно… Хорошо ещё, что оннаверняка был проинструктирован о необходимости уделять этому поезду особоевнимание — как все ему подобные вдоль магистрали. Кинулся на телеграф, проявилдолжную настойчивость и сообразительность…

— Точно, соскочили, — произнёс кто-то из сыщиков.

Наверняка, подумал Бестужев. Вряд ли это экспромт, скореевсего, придумано и разработано заранее: поезд почти что достиг Парижа, агенты,там находящиеся, наверняка чуточку расслабились и утратили прежнююбдительность… Экипаж дожидался их в деревушке, которую они и покинули, непривлекая ни малейшего внимания, никаких подозрений не вызвав…

Снова появился «вестник» — на сей раз он ни слова не сказал— остановившись в дверях, многозначительно мотнул головой. Схватив котелок состола, Ламорисьер нахлобучил его на голову и, яростно сопя, распорядился:

— Пошли! Поезд прибывает. Я его выверну наизнанку, каккоробку сардин, тысяча чертей!

И он затопотал к двери со столь неукротимым напором, словнособирался снести на ходу кирпичную стену, — учитывая последние события,зрелище чуточку комичное. Поотстав, Бестужев коснулся локтя выходившегопоследним де Шамфора и спросил:

— Я так понимаю, вы предлагали именно что взять поднаблюдение все населённые пункты на пути поезда?

— Ну, не совсем, — охотно ответил Ксавье. —Только те, что находятся не далее пятидесяти километров от Парижа. Понимаетели, господин майор, я не считаю себя великим сыщиком, но дело своё знаю. Ясчитал, что мы непременно должны предусмотреть и такой вариант. Япросто-напросто поставил себя на место Гравашоля, достаточно долго за нимгоняюсь, успел изучить его ухватки… А впрочем, в любом случае это выгляделогораздо более выгодным: не доезжая до парижского вокзала, который крайне легкопревратить в мышеловку, достаточно сойти близко от города, чтобы добраться донего за час-другой, — и надёжно там затеряться. Дернуть стоп-крангде-нибудь возле деревушки подобной Шартолье, заранее договориться ссообщниками, чтобы ждали там с экипажем или автомобилем…

— И господин бригадир…

— Господин бригадир посчитал мои предположения… будемоткровенны, он посчитал их вздором. Ну, а поскольку апеллировать было не ккому… — молодой инспектор грустно пожал плечами.

Глядя с хорошо разыгранным сочувствием, Бестужев сказал,стараясь, чтобы это прозвучало прямо-таки задушевно:

— Чёрт знает что… У вас во Франции то же самое,оказывается… — и со столь же грустным видом, точно так же уныло пожалплечами.

Судя по взгляду Ксавье — понимающему, печальному, загоревшемусянекоей надеждой, рыбка приманку проглотила…

— По-моему, нам стоит посидеть как-нибудь застаканчиком в одном из ваших прекрасных кафе, — сказал Бестужев. —Мне кажется, нам есть о чём поговорить и найти темы, которые обоих интересуют…

— С радостью, господин майор!

— Пойдёмте, — сказал Бестужев. — Это ведь наспоторапливают, слышите?

…Происходящее напоминало тяжёлое, болезненное сновидение —холодный свет висевших гроздьями электрических фонарей, внезапные свисткипаровозов, клубы пара из-под колес, утробное фырчанье локомотивов, топотмножества ног, заливистые трели полицейских свистков, короткие, лающие команды.К составу, загнанному на самый дальний путь, трусцой бежали цепочки жандармов вкепи и пелеринах, с короткими карабинами — игольчатые лебелевские штыки былипримкнуты, их острия порой зловеще посверкивали в свете прожекторов. Бок о бокс ними, врассыпную и кучками, топотали господа в штатском, о чьей профессии неприходилось долго гадать. В промежутках меж замедлявшими скорость вагонами Бестужеврассмотрел, что и по другую сторону поезда происходит та же деловая, хорошоорганизованная суета, оттуда тоже доносятся пронзительные свистки и тяжёлыйтопот.

Мимо него на открытых платформах проплыло что-то диковинное— и он не сразу сообразил, что видит цирковые неуклюжие фургоны (возле одногоиз них стояли двое в котелках и, держась за высокие колёса, наклонившись,что-то кричали коллегам на перроне).

Не прошло и пары минут, как установился строгий порядок:жандармы с карабинами у ноги стояли безукоризненными шеренгами, а напротиввагонных дверей толпились господа в цивильном. Стукнула дверь, кто-то появилсяна площадке — и тут же с унтер-офицерской бесцеремонностью зычно заоралинесколько голосов:

— Мадам и месье, всем оставаться в вагонах!

— На перрон не спускаться! Все остаются в вагонах!

— Никому не выходить! Полиция!

— Полное спокойствие, мадам и месье! Все остаются ввагонах!

Намётанным глазом военного человека Бестужев моментальноопределил, что жандармов поднято не менее роты — да вдобавок десятка триагентов в штатском. Республиканская Франция, ага, святилище для российскихлибералов, либерте, эгалите, фратерните… Подумать жутко, как российское«общественное мнение», «прогрессивная интеллигенция», газеты соответствующеготолка костерили бы Бестужева и его сослуживцев, вздумай они в России проделатьподобную штуку с мирным пассажирским поездом, сколько грязи было бы вылито,сколько страшных словес употреблено, в том числе и с думской трибуны. Афранцузишкам как с гуся вода, захотели — и сделали…

Он вспомнил любопытную статистику, которой в России как-тоне придавали ни особенного внимания, ни значения. На всю Россию насчитывалосьдесять тысяч жандармов — зато во Французской республике, оплоте либеральныхвольностей, жандармов было аж тридцать шесть тысяч, при том что населениеФранции вчетверо меньше.

Господа в штатском один за другим взбирались по лесенкам,исчезали в тамбурах, покрикивая на пытавшихся выйти пассажиров, внутрислышалась перебранка, пресекавшаяся тем же бесцеремонным унтер-офицерскимрявканьем, в голос поминали бригаду по розыску анархистов, переводя на русский,советовали не рыпаться и сидеть смирно…