И тут он сообразил. Гомон-то был русский! Исключительно нарусском изъяснялись эти не особенно и щеголеватые господа, а такженемногочисленные дамы, одетые отнюдь не со свойственным парижанкам, даженекрасивым, изяществом…

Серж как ни в чём не бывало уверенно лавировал межстоликами, то и дело раскланиваясь практически с каждым, перебрасываясь паройслов. Бестужев — точнее, костромской купчик Руссиянов — покорно тащился следом.А поскольку принятая на себя роль как раз позволяла, он озирался откровенно,открыто, вовсе даже неделикатно, словно деревенский мужик в зверинце совсевозможным экзотическим зверьём из заморских стран…

И ощутил нечто наподобие слабенького удара электрическоготока. Он узнал эту брюзгливую физиономию, намозолившую глаза всякому, ктопросматривал картотеки Охранного: небезызвестный, можно даже сказать,знаменитый Барцев, пышно именующий себя «охотником за провокаторами»… нужнопризнать, и в самом деле попортивший немало крови Особому отделу департамента,неустанный разоблачитель секретных сотрудников в рядах революционеров всехмастей… Именно он, сволочь такая, вызнал у бывшего директора Департаментаполиции Лопухина имя Азефа, ценнейшего агента, поднявшегося в самые верхиБоевой организации эсеров, — что, скотина, радостно распубликовал вгазетах, в результате чего лёгкую оторопь испытали и большинство работниковОхранного, ведать не ведавших об этаких достижениях родной конторы…

Так, а это у нас кто? А это у нас Милонов, он же «Дедушка» и«Тринадцать», по которому в России виселица давненько плачет за все забавы сбомбами и револьверами… А это, изволите ли видеть, товарищ Дукельский, эсдек, втерроре не замешанный, однако приговоренный к немалой высидке, да вот незадача,сбежавший за пределы… Батюшки мои, да это ведь «Кинто», из кавказской боевойдружины, головная боль не только Тифлисского губернского жандармскогоуправления, но и всего Департамента… «Дунаев», звезда теоретической мысли — приобнаружении в пределах Российской империи подлежит немедленному задержанию…«Рыжий», Самсоньев, Сроня Либерман, «Октавий»… Действительно, зверинец.

Первым побуждением Бестужева, нерассуждающим, рефлекторнымбыло немедленно вызвать к месту жандармский полуэскадрон и всех свободныхфилёров — и он лишь через несколько секунд вспомнил, что в силу нынешнегогеографического положения лишён этой возможности, вот жалость-то… Куда ни глянь— беззаботно потребляют приличными рюмками нечто белесое, похожее наразведённый зубной порошок, дымят табачищем, дискутируют совершенно беззаботнолица обоего пола, числящиеся в пределах Российской империи в розыске, причём повысшей категории… Кого ни возьми — «немедленно подлежит», хватай любого — иможно наладить для отбывания неотбытых тюремных и каторжных сроков. Воистину,словно картотеку листаешь. Хватает и незнакомых лиц — но все поголовно, никакихсомнений, были бы радостно встречены, на Фонтанке, 16 и незамедлительно взяты воборот…

Бестужев едва не расчихался — здесь курили не «капораль»,крепкий табак, напоминающий американский, и не более подходящий притязательномувкусу визир. Дымили русскими папиросами — а русские, он уже успел самубедиться, как заядлый курильщик, продаются в Париже самых скверных сортов давдобавок втридорога… Чёрт бы его побрал, куда он его притащил? Не дай богнарвёшься на кого-нибудь из тех, кому ты прекрасно знаком отнюдь не в обликекостромского купца…

Серж как ни в чём не бывало направлялся прямиком кДукельскому — он же «Бородач», он же «Анюта»… а впрочем, партийных прозвищ уозначенного поболее даже будет, чем блох на барбоске. Они приветствуют другдруга рукопожатием…

— Ну, как дела, Карл Моор вы наш бесценный? —поинтересовался Серж с той самой весёлой наглостью, что субъектам его пошибавсегда сходит с рук. — Всё сотрясаете основы империи Российской, сатраповклеймите, троны рушите? Как успехи?

— Помаленьку, Серёженька, — сдержанно ответствовалДукельский, глядя на нежданного визитёра с лёгкой досадой, но без особойнеприязни, скорее так, как смотрит взрослый на докучливого несмышлёныша, коегоприходится терпеть.

— А что ж так? Слышали, итальянский король приезжает?Взяли бы маузер да прикончили коронованного сатрапа…

— Сережа, милый, — с величайшим терпением ответилДукельский, — вам должна быть известна программа нашей партии и курс нанеприятие индивидуального террора? Вам скорее уж к тем господам, — ондёрнул подбородком, указывая на столик, за которым восседал«Тринадцать». — Такие предложения по их части. Подучили бы программу,право, коли уж такие беседы затеваете…

— Да леший их разберёт, ваши программы, —беззаботно отмахнулся Серж. — Скучища!

Бестужев вынужден был признать, что его спутник чертовскиубедителен сейчас — ни тени фальши, нисколечко не переигрывает, недалёкий ибеззаботный парижский бонвиван, коего никак нельзя заподозрить не то что втесных связях с Охранным, но даже в подобии мыслительной деятельности. Однакокакого же чёрта он…

— А можно, Дантон вы наш, я вам хорошего другапредставлю? — Серж, сияя белозубой улыбкой, поманил Бестужева. —Ваня! Вот, извольте любить и жаловать, мой старинный приятель Иван СавельичРуссиянов, костромской купечище высокого полёта: пароходы на Волге имеет,пролетариат ваш любимый эксплуатирует по невежеству своему в марксизме…

Дукельский поклонился довольно сухо. Бестужев, наоборот,раскланялся со всем усердием, сияя беззаботной улыбкой жизнерадостного идиотадаже ослепительнее Сержа. Как ни в чём не бывало вопросил:

— Наше вам, как здоровье? Русские тут, я смотрю? А незаказать ли нам водочки? Я, господа, только что приехал, охота встряхнуться насамый что ни на есть парижский манер… Хлобыстнем со всей широтой? Вы не беспокойтесь,я плачу, мы, хоть и костромские, обхождение знаем…

Он очень надеялся, что тоже достаточно убедителен.Дукельский взирал на него не то чтобы неприязненно — скорее уж с холоднымлюбопытством энтомолога, разглядывающего в лупу редкую букашку.

— Нет, благодарю вас, — сказал он наконец. —Простите великодушно, здесь водка в сочетании с костромской широтою решительноне в ходу…

Бестужев развёл руками:

— Была бы честь предложена, а от убытка бог избавил…

— Ты присмотрись, Ванюша, присмотрись, — сказал Сержпокровительственно. — Вот это и есть страшные революционеры, про которыхты и в Костроме должен был слышать, я надеюсь… Губернаторов бомбами убивают,сейфы несгораемые экспроприируют, готовят в России великие потрясения на манерфранцузских…

— Серж, вы снова балаганите… — поморщилсяДукельский.

— Ну, каков уж есть. Простите, Степан Евлампьевич, неудержался, хотел Ванюше показать революционеров во всей красе, где он ещё такоезрелище увидит?

— Прискорбно, что вы находите этому месту подобноеупотребление…

— Да пусть уж человек полюбуется, вас же не убудет, монами! Смотришь, распропагандируете Ванюшку, он вам на революцию пару тысчонок иотвалит…