Музыка смолкла. Поначалу я даже не заметил, где именнорасполагается оркестр, а когда наконец увидел его – очень высоко, на отдельномнебольшом балкончике, – мне бросились в глаза все та же бледная фарфороваякожа и убийственная жестокость в устремленных на меня взглядах. Все музыкантыбыли мужского пола, худощавого телосложения, скромно одетые и, как мнепоказалось, очень испуганные, как будто предчувствовали что-то недоброе.

Я взглянул на Властителя – истинное воплощение красоты ивеличия. Он не шевельнулся и не проронил ни звука. Густые светлые волосы,зачесанные со лба назад, падали на плечи, как я заметил еще раньше, длинныминепокорными шелковистыми локонами.

Его наряд выглядел весьма старомодно: просторное бархатноеогненно-красное одеяние – но не солдатская рубаха, а нечто более похожее намантию, – отороченное в тон темным мехом, из-под которого до самых кистейдлинных рук спускались богато отделанные пышные рукава, расклешенные нижелоктей. На шее Властителя висела огромная цепь из медальонов – каждое тяжелоезвено представляло собой богато оправленный в золото неограненный рубин,красный, как и вся его одежда.

Слегка согнутая тонкая рука непринужденно покоилась настоле. Вторую я не видел. Он уставился на меня синими глазами. От всего егооблика, включая утонченно-изящную, поражающую чистотой линий обнаженную руку,веяло почти учительской строгостью.

Грациозно приподняв пальцами юбки, по толстым, поглощающимзвуки коврам к нему быстрым шагом приблизилась Урсула.

– Флориан, – произнесла она, склонившись вглубоком поклоне перед Властителем, восседавшим в центре стола. – Флориан,я прошу вас за этого юношу, примите во внимание его личность и силу, ради меня,от всей души прошу посвятить его в члены Двора. Ничего больше.

Ее голос дрожал, но звучал убедительно.

– В члены Двора? Этого Двора? – вызывающим тономвоскликнул я, чувствуя, как жар заливает щеки, и обводя взглядом сборищемонстров: мертвенно-бледные щеки, темные губы, слишком часто, видимо,приобретавшие цвет свежих ран, выцветшие глаза и бессмысленное выражениеобращенных ко мне лиц… Я пытался понять, действительно ли в их взглядах горелдемонический огонь, или они просто давно лишены всего человеческого.

Опустив взор, я увидел собственные руки, сжатые в кулаки,покрасневшие и такие живые… И внезапно, как будто мне хотелось именно этого, яуловил свой собственный запах – запах моего пота и пыли, осевшей на теле завремя, проведенное в странствиях, неотъемлемый запах всего, что было во мнечеловеческого.

– Да, ты для нас – весьма лакомый кусочек, –заверил меня Властитель, продолжая недвижно восседать за столом. – Насамом деле уже весь зал пропитался твоим запахом. А время празднества еще ненастало. Мы садимся за пиршественный стол, когда колокола прозвонят вдвенадцатый раз, таково наше нерушимое правило.

Это был великолепный голос – воплощение звучной чистоты иочарования, в котором слышался легкий французский акцент, сам по себе столь соблазнительный.Он говорил с чисто французской учтивостью и с воистину королевскимдостоинством.

Он улыбнулся, и его улыбка показалась мне нежной, как улыбкаУрсулы, но в ней не чувствовалось сожаления, как не было и следа жестокости илиязвительности на застывшем лице.

С этого момента для меня существовал только он – всеостальные воспринимались как неразличимая масса. Я сознавал только, что их быломножество, и мужчин, и женщин. Дамы были в величественных старинных французскихпариках. Уголком глаза я заметил мужчину в шутовском наряде.

– Урсула, прежде чем принять решение относительно такойличности, – сказал Властитель, – необходимо тщательно все обдумать.

– Неужели? – вскричал я. – Вы что, и в самомделе полагаете произвести меня в члены вашего Двора? Не стоит беспокоиться потаким пустякам.

– Ох, не тревожься, мой мальчик, – произнесВластитель все тем же тихим, ровным тоном. – Мы здесь не обрекаем кого быто ни было на жизнь или смерть. Ты сейчас нечто вроде пойманной на крючок рыбы,которая еще не успела осознать, что уже выдернута из воды, поддерживавшей еежалкое существование.

– Мой повелитель, я не желаю быть членом вашегоДвора, – отвечал ему я. – Не утруждайте себя излишними проявлениямидоброты и советами. – Я огляделся по сторонам. – И меня совершенно неинтересуют подробности, касающиеся вашего пиршества.

Все твари застыли в отвратительной неподвижности, словно ихвдруг заморозили, – зрелище показалось мне столь противоестественным, чтоя отчетливо почувствовал исходящую от них угрозу. Меня аж передернуло отчудовищного омерзения. А быть может, это была все же паника, хотя прежде яникогда не позволял себе паниковать, в каких бы сложных и опасных ситуациях ниоказывался. Нет, я не желал поддаваться ей и в окружении этих демонов, пустьдаже мне придется сражаться с ними один на один.

Фигуры сидящих за столом вполне можно было принять зафарфоровые – настолько они были неподвижны. В самом деле, казалось, сам фактсовершенства принятых ими поз по существу отражал степень их внимания.

– Если бы только у меня сейчас был крест! – тихопроизнес я, даже не сознавая, что говорю.

– Крест для нас ничего не значит, – сухооткликнулся Властитель.

– Да, я имел случай в этом убедиться. Ведьприсутствующая здесь дама вошла прямо в церковь, чтобы забрать моих брата исестру! Крест для вас ничто! Но именно он сейчас много значит для меня самого.Скажите, есть ли у меня еще ангелы-хранители, которые смогут защитить меня?Всегда ли можно увидеть вас самих? Или время от времени вы сливаетесь с ночнойтьмой и исчезаете? И когда происходит такое, можете ли вы видеть ангелов,защищающих меня?

Властитель улыбнулся.

Старейший, отпустивший наконец мой воротник, за что я былвесьма ему благодарен, едва слышно рассмеялся. Но больше ни в ком нечувствовалось и намека на веселое настроение.

Я посмотрел на Урсулу. Как прелестна она была в своемотчаянии, как доблестно и непоколебимо держалась, взглядывая то на меня, то наВластителя, которого называла Флорианом. Но при этом она была не болеечеловечна, чем все остальные, оставаясь мертвым подобием молодой женщины,превосходящей по своим достоинствам и красоте все возможные описания, –она давно исчезла из жизни. Что за тайна связана с этим Рубиновым Граалем?

– Вслушайся в то, что стоит за его словами, господин, ане в то, что ты на самом деле слышишь! – умоляла она. – Уже давно вэтих стенах не звучал новый голос, принадлежащий кому-то из числа таких же, какмы, из числа тех, кто навсегда останется среди нас.