На войне всё совершается быстро. Судьба солдата меняетсянеожиданно. Глазом не успеешь мигнуть.

И через две минуты Ваня в новой шинели и новой цигейковойшапке, которая глубоко сидела на его стриженой, скользкой голове, уже шёл порасположению батареи, разыскивая командирский блиндаж.

Капитан Енакиев отдыхал. Не часто приходилось ему отдыхать.Но даже и эти счастливые дни, а то и часы отдыха капитан Енакиев старалсяупотребить с наибольшей пользой для службы.

Имелось много дел, которыми не было времени заняться в днибоёв. В большинстве эти дела были очень важные, хотя и не первоочередные. КапитанЕнакиев никогда о них не забывал. Он только откладывал их до более свободноговремени.

Что же касается своих личных дел, то личных дел у него почтине было. После гибели семьи ему не от кого было получать писем и некому былобольше писать. У него не было родственников. Он был совсем одинок. Но он былчеловек замкнутый. О его несчастье и его одиночестве почти никто в полку незнал и лишь немногие догадывались.

Батарея сделалась семьёй капитана Енакиева. А у каждой семьиесть свои внутренние, семейные дела. Этими-то семейными делами батареи капитанЕнакиев занимался в дни отдыха. К числу их принадлежал и вопрос о дальнейшейсудьбе Вани Солнцева.

Капитан Енакиев видел мальчика и разговаривал с ним всегоодин раз. Но у Вани была счастливая способность нравиться людям с первоговзгляда. Было что-то необыкновенно привлекательное в этом оборванномдеревенском пастушке с холщовой торбой, в его заросшей голове, похожей насоломенную крышу маленькой избушки, в его синих ясных глазах.

Капитан Енакиев, так же как и его солдаты, с первого взглядаполюбил мальчика.

Но разведчики полюбили Ваню как-то слишком весело. Можетбыть, даже немного легкомысленно. Они в шутку называли его своим сыном. Но,вернее сказать, он был для них не сыном, а младшим братишкой, озорным изабавным пареньком, внёсшим так много разнообразия в их суровую боевую жизнь.

Что же касается капитана Енакиева, то мальчик пробудил в егодуше более глубокие чувства. Ваня растравил в его душе ещё не зажившую рану.

Разрешив разведчикам оставить Ваню у себя, капитан Енакиевне забыл о нём. Каждый раз, как лейтенант Седых докладывал о делах взводауправления, капитан Енакиев непременно спрашивал и о мальчике.

Он часто о нём думал. И, думая о нём, привык соединять его всвоих мыслях с тем маленьким мальчиком в матросской шапочке, которому теперьисполнилось бы семь лет, но которого нет и уже больше никогда не будет насвете.

Был ли Ваня похож на его покойного сына? Нет. Он ничуть небыл на него похож — ни по внешности, ни по возрасту, а тем более по характеру.Тот мальчик был ещё слишком мал, чтобы иметь какой-нибудь определённыйхарактер. А Ваня уже был почти сложившийся человек. Нет, дело, конечно, было нев этом. Дело было в живой, страстной, деятельной любви капитана Енакиева ксвоему покойному мальчику.

Мальчика уже давно не было, а любовь всё не умирала.

Когда капитану Енакиеву донесли о разведке, в которойучаствовал Ваня, когда он узнал о происшествии в «штабном лесу», он оченьрассердился. Тогда только он понял, как ему дорог этот веснушчатый, чужой длянего мальчик. Он разрешил оставить Ваню у разведчиков, но он ничего не говорило том, чтобы посылать мальчика в разведку. Плохо бы пришлось лейтенанту Седых,если бы дело не кончилось благополучно.

Капитан Енакиев тогда же решил при первом удобном случаезаняться Ваней Солнцевым вплотную.

По множеству мелких признаков, которые всегда отличаютместо, где находится командирская квартира, Ваня Солнцев, никого, по обычаюразведчиков, не расспрашивая, сам быстро нашёл блиндаж капитана Енакиева.

Непривычно стуча по ступенькам скользкими, немного выпуклымиподмётками новых сапог, Ваня спустился в командирский блиндаж.

Он испытывал то чувство подтянутости, лихости и вместе с темнекоторого страха, которое всегда испытывает солдат, являющийся по вызовукомандира.

Капитан Енакиев сидел по-домашнему, без сапог, врасстёгнутом кителе, под которым виднелась голубая байковая фуфайка, напоходной койке, застланной попоной.

Койка его отличалась от койки любого разведчика лишь тем,что на ней была подушка в свежей, только что выглаженной наволочке.

Без шинели и без фуражки, с несколькими потёртыми орденскимиленточками на кителе, с небольшой проседью в тёмных висках, командир батареипоказался Ване более старым, чем тогда, когда он его увидел в первый раз.

Ваня обеими руками стащил с головы шапку и сказал:

— Здравствуйте, дяденька!

Капитан Енакиев посмотрел на него тёмными глазами,окружёнными суховатыми морщинками, и слегка прищурился. В первую минуту он неузнал пастушка Ваню в этом стройном и довольно высоком солдатике-сапогиприбавляли ему роста-с круглой крепкои головой, высунутой из широкого воротникановой шинели с артиллерийскими погонами и петлицами.

— Здравствуйте, дяденька! — повторил Ваня, сияя счастливымиглазами и как бы приглашая командира батареи обратить внимание на свою одежду.

Но так как Енакиев продолжал молчать, Ваня осторожно приселвозле двери на ящик, подтянул голенища сапог и положил на колени руки, вкоторых он держал шапку.

— Ты кто такой? — наконец спросил капитан с холоднымлюбопытством.

Никакой вопрос не доставил бы Ване большего удовольствия.

— Это же я, Ваня, пастушок, — сказал мальчик, широкоулыбаясь. — Не узнали меня разве?

Но капитан не улыбнулся, как того ожидал Ваня. Напротив,лицо его стало ещё холодней.

— Ваня? — прищурясь, сказал он. — Пастушок?

— Ага.

— А во что это ты нарядился? Что это у тебя на плечах заштучки?

Ваня слегка растерялся.

— Это погоны, — сказал он неуверенно.

— Зачем?

— Положено.

— Ах, положено! Для чего же положено?

— Всем солдатам положено, — сказал Ваня, удивляясьнеосведомлённости капитана.

— Так ведь это солдатам. А ты разве солдат?

— А как же! — с гордостью сказал Ваня. — Приказом дажепрошёл. Вещевое довольствие нынче получил. Новенькое. На красоту!