– Без притока свежей крови зачахнет мозг, остановитсясердце. Поддержать интеллектуальную элиту, настоящих ученых, философов,писателей – это значит спасти нацию от вымирания, обеспечить благоприятныйидеологический фон для успешного развития бизнеса.

Явился официант с напитками. Парамонова не обратила на неговнимания, продолжала доклад:

– Элита сумеет воспитать толпу, вырастить из анархическойтемной массы упорядоченное сообщество, послушную дисциплинированную армиюпотребителей, которая станет беспрекословно, без всяких капризов, потреблятьправильный продукт, наш продукт, не только в виде книг, фильмов, телепрограмм,но и на самом примитивном материальном уровне – в виде еды, одежды, мебели,автомобилей.

«Если эта Парамонова так же пишет свои романы, как сейчасговорит, то мой Светик почти гений, – вдруг подумал Кольт, – скорее бы, что ли,еду принесли. Что они там возятся?»

– У меня в анамнезе не только литература, но и математика. Явыигрывала все школьные олимпиады, и поэтому мне близок мир цифр, то есть вашмир, Петр Борисович. Я понимаю ваши сомнения. Конечно, ждать мгновенной прибылислишком легкомысленно. Мы и не обещаем ее, мы говорим о серьезной перспективе,о глобальном совместном проекте. Короче, Петр Борисович, давайте дружить, –последнюю фразу она произнесла чуть тише и улыбнулась.

Лучше бы она этого не делала. Ее лицевые мышцы совершенно неприспособлены были для улыбки. Получилась отвратительная гримаса, верхняя губавздернулась, обнажая длинные желтоватые зубы, щеки поползли вверх и вширь,глаза исчезли в пухлых складках.

Петр Борисович отвернулся, посмотрел на Метелкина. Тотвообще никогда не улыбался. Тело его постоянно двигалось, волнообразноподергивалось, зато физиономия накрепко замерзла, сохраняя отрешенное,надменное выражение.

– Именно дружить. Держаться вместе, плечом к плечу. Элитадолжна сплотиться, – изрек Метелкин, едва заметно шевеля губами, но непереставая крутить плечами и гладить свою коленку, – спасибо вашей талантливойи красивой дочери не только за отличный текст, но еще и за то, что благодаря еймы с вами познакомились, так вот хорошо сидим, разговариваем. Предлагаю выпитьза это. За нас. За Светлану.

«Приблизиться к тебе, войти в доверие, найти уязвимые места,– вдруг прозвучал в голове у Кольта сердитый старческий голос, – деловыепредложения, мягкая умелая лесть. Этот человек хочет с тобой дружить».

Петр Борисович хлебнул коньяку.

– Насчет издательства предложение интересное. Я подумаю. Яочень рад, что вам понравилась книга Светланы. А сейчас, простите, я должен васпокинуть. Обед ваш оплачен. Не беспокойтесь, ешьте на здоровье. Приятногоаппетита. – Он встал и быстро вышел из кабинета.

– Петр! Ты что? Подожди. – Наташа бросилась следом.

В маленьком пустом коридоре он поцеловал ее в щеку, погладилпо голове.

– Все в порядке. Заплати им по обычному тарифу. Премиюдадут, статейки свои поганые хвалебные напишут, я просто не могу, не могубольше. – Смех душил его, он икал и захлебывался.

– Что с тобой, Петенька? Я не понимаю!

– Иди, сказал! – Он развернул ее за плечи, легонько шлепнулпо спине.

Усевшись в машину, он набрал номер Агапкина.

– Радуйся. Параноидное слабоумие уже началось. Я чуть непринял за этих твоих имхотепов двух наглых нудных попрошаек.

– Откуда они взялись? Чего хотят?

– Наташа привела романистку и критика, уверяла меня, будтоуспех книги Светика зависит только от них. Они хотят, чтобы я им купилиздательство, несколько телеканалов, радиостанций, ну и каких-нибудьгазет-журналов в придачу. Дружить хотят, все, как ты говорил.

Старик долго сопел в трубку, наконец спросил:

– Тебе смешно?

– А что же, мне плакать? Трепетать от страха?

– Да, они могут и насмешить. Никто вначале не принимает ихвсерьез. Между тем они сразу нашли самое твое уязвимое место. Светик. Тут ты слабенький,податливый, тут к тебе подобраться легче всего. Скажи, что я не прав!

Рейс на Гамбург задерживался. Иван Анатольевич Зубов успелвыпить почти пол-литра коньяка в «Ириш баре» Шереметьева-2 и ничем незакусывал, только курил до одури, словно хотел заглушить, затуманить, утопить валкоголе и сигаретном дыму тихий скрипучий голос старика Агапкина, которыйупорно продолжал звучать у него в голове. Зубов постоянно набирал номер Сони,хотя и так знал, что телефон ее выключен.

Конечно, можно было бы позвонить в Зюльт, Данилову, или влабораторию, но Иван Анатольевич слишком устал и слишком много выпил. Он былуже не в том возрасте, когда бессонная ночь дается легко и ты после нее какогурчик. К тому же ему пришлось пережить неприятный разговор с женой.

Он заехал домой всего на полчаса, быстро, бестолково собралчемодан, поцеловал спящую внучку. Жена сообщила, что сын и невестка разводятся,сын влюбился в какую-то молоденькую фифу. То ли модель, то ли актриса. Новиновата во всем невестка. Слишком много работает, мало уделяет внимания мужу иребенку. Иван Анатольевич возразил, что в такой ситуации винить можно толькомужчину. Завязался нервный, гадкий спор. В итоге они поссорились и даже непопрощались.

Следовало до отлета позвонить и жене, и сыну. С нейпомириться, его спросить, в чем, собственно, дело, ибо такие серьезные новостилучше узнавать из первых рук. Но сил не было, хотелось скорее сесть в самолет ипоспать хотя бы два часа, тем более что Иван Анатольевич понимал: ничегохорошего в Зюльте его не ждет, там отдыхать и высыпаться не придется.

В десятый раз набрав номер Сони, услышав, что абонентвременно недоступен, Зубов отключил телефон, отправился в туалет, умылсяхолодной водой. Промокнув лицо бумажным носовым платком, он заметил, что рядомс ним причесывается перед зеркалом молодой человек лет тридцати, самойнеприметной наружности. Блондин среднего роста, средней упитанности, спростоватым лицом, одетый в серый костюм и черную кожаную куртку.

В зеркале взгляды их встретились. Иван Анатольевич мгновеннопротрезвел. В маленьких карих глазках, внимательных и слегка насмешливых, онпрочитал: «Да, мил человек, ты не ошибся. Я тебя тут пасу и даже не скрываюэтого. Странно, что ты заметил только сейчас».

Москва, 1918

Когда Михаил Владимирович сказал, что после разгромалаборатории у него совсем не осталось цист, он слукавил. Несколько маленькихсклянок с образцами препарата он хранил в нижнем ящике письменного стола. Послепервого обыска думал как-нибудь хитро спрятать, допустим, зашить в обивкудивана, но потом решил, что это, наоборот, привлечет внимание. А так – простообычные медицинские склянки темного стекла, с песочком на дне.