– Мне с ним трудно разговаривать, он юлит, требует личнойвстречи с тобой. Ты должен, Петя, ты просто обязан ради Светика пойти на любыеего условия.

Кольт напомнил ей, что и так уж оплатил восторженные отзывыдесятка разных обозревателей, о каждом Наташа говорила, что он самыйвлиятельный.

– Я просто не сразу врубилась, там, знаешь, так всезапутанно, в этом чертовом литературном мире. Но теперь я знаю точно, кто у нихглавный. Критик Метелкин.

– Может, он и главный, но встречаться я с ним не буду. Многочести. Сама договорись и заплати.

– Петенька, солнышко, я тебя умоляю!

Наташа чуть не плакала, и Кольт согласился. Однако послебессонной ночи все у него вылетело из головы. Он совершенно позабыл, что именносегодня Наташа должна привести к нему в ресторан критика Метелкина. Сейчас ужпоздно было отменять эту идиотскую встречу.

– Ладно, что делать? Пусть поднимаются. – Тяжело вздохнув,Петр Борисович отбросил журнал, отодвинул тарелку с недоеденной севрюгой.

Метр поклонился и исчез. Через минуту в кабинет проскользнулофициант и принялся быстро, молча убирать со стола.

– Вот это все унеси, – кивнул Кольт на глянцевую стопку.

– К вам в машину? – робко спросил официант.

– Нет! На помойку!

– Слушаюсь, Петр Борисович.

«Что ж я вдруг так взбесился? – подумал Кольт, удивляясьсобственному крику. – Сам оплачиваю всю эту чушь, теперь вот с Метелкинымдолжен встречаться. Стыдно и противно. Раньше надо было думать».

Официант застыл в нерешительности у закрытой двери.Увесистую стопку газет и журналов он зажал под мышкой, в руках держал тарелки ине знал, как ему ухватиться за дверную ручку, балансировал, кренился вперед ивбок, пытаясь нажать на нее локтем.

«Ну и дурак, – с тоской подумал Кольт, – надо будет сказать,чтобы его уволили».

Дверь внезапно открылась, прямо на официанта, едва нестукнув беднягу по лбу. Тарелки ему удалось удержать, но газеты и журналырассыпались по ковру. На нескольких обложках красовалось лицо Светика.

Появилась Наташа, подлетела, чмокнула Кольта в щеку, обдалазнакомым запахом духов, прошептала со значением, словно открывая интимную тайну:

– Они в сортире. Сейчас поднимутся.

– Сядь, отдышись. Есть хочешь?

– Умираю от голода, но ничего, кроме зеленого салата и воды,не буду. А их надо накормить хорошо, от души. Икры им, икры побольше.

Официант сообразил поставить тарелки, быстро собрал журналыи газеты, унес, от греха подальше. Наташа была так возбуждена, что ничего незаметила.

«Нет, не стоит его увольнять, – подумал Кольт, – надо,наоборот, повысить зарплату».

– Ты сказала, приведешь только Метелкина. Кто там еще с ним?

– Жутко важная тетка, Парамонова. Она, знаешь, даже круче,чем он. Она серый кардинал, все идет через нее. Премии, рецензии, культурныепоездки.

– Какие поездки? Что ты несешь?

Но она не успела ответить. На пороге возникли две фигуры.

– Эллочка, Марк, проходите, знакомьтесь, – Наташа вдругзаговорила сладким тягучим голосом, заулыбалась.

Метелкин оказался высоким, очень светлым блондином.Бирюзовая эластичная футболка туго обтягивала рельефные мышцы. Маленькая,гладкая, остриженная под полубокс голова выглядела ненужным придатком кроскошному торсу, мощным плечам, жилистой крепкой шее. Петр Борисович подумал,что влиятельный критик проводит значительно больше времени в тренажерном зале,чем за письменным столом.

Важная тетка Парамонова напоминала морскую свинку, раздутуюдо человеческих размеров и наряженную в парчовый пиджак. Она первая пожалаКольту руку, назвала ресторан «симпатичным местом», закурила и углубилась вменю. Метелкин поздоровался мрачно и значительно, в меню даже не заглянул,сразу потребовал свежего сельдерейного сока, лобстера и двойную порцию паюснойикры с ржаными гренками.

У него была странная манера поводить плечами и непрерывногладить под столом свою коленку. Без всяких предисловий он заявил ПетруБорисовичу, что Светлана Евсеева сделала отличный крепкий текст и толькопоэтому, а вовсе не из корыстных соображений, он согласен взять дебютантку подкрыло. Деньги и всякие разговоры о них ему отвратительны. Он видит свою миссиюв бескорыстном служении отечественной словесности.

Парамонова погасила сигарету, тут же закурила следующую исообщила:

– Наш хищник никогда не кривит душой. У него в анамнезе нетни одной неискренней рецензии. То, что Светлана Евсеева талантливый писатель,не подлежит сомнению, и в любом случае мы будем ее поддерживать. Но мы быхотели обсудить с вами, Петр Борисович, стратегию долгосрочного взаимовыгодногосотрудничества.

Она говорила без пауз, без запинки, ни на секунду незадумываясь, не улыбаясь, словно читала серьезный доклад.

Из доклада Кольт узнал, что нынешняя литературная ситуациясравнима с гуманитарной катастрофой. Единственный способ спасти нацию оттотальной деградации – создать грандиозную монолитную структуру, включающую всебя не только книжное издательство, но также телеканалы, журналы, газеты,радиостанции. Мощный идеологический напор. Беспощадное подавление анархиивкусов и уничтожение ложных кумиров. Есть настоящие писатели, наши писатели,они должны издаваться миллионными тиражами, из них надо делать звезд не толькороссийского, но и мирового масштаба. Само по себе оно не произойдет, посколькучитатель дурак и быдло, читает, что хочет. Надо приучать, заставлять,воспитывать, внедряться в сознание, в подсознание.

Тут она принялась перечислять писателей настоящих, «наших».Ни одного из них Кольт не знал.

– Элла, вы забыли назвать замечательного романистаПарамонову, – подал голос критик. До этой минуты он молчал, поводил плечом игладил свою коленку.

– Марк, ну что ты, это не скромно, – заметила Парамонова ипродолжила доклад.

Далее Кольту было популярно разъяснено, что отделять козлищот овец и править вкусами серой массы должна элита, ученые, писатели, мозг исердце нации. Люди бизнеса, финансовая элита – это кровь нации. Чтобы организмфункционировал, все его системы должны работать согласованно, питать иподдерживать друг друга.

Парамонова прервалась лишь для того, чтобы сделать наконецзаказ, довольно долго мучила официанта, а в итоге заказала то же, что Метелкин.

Все это время Наташа сидела, низко опустив голову, крутилато сережку в ухе, то колечко на пальце и не решалась произнести ни слова.Неожиданный напор важной тетки изумил и подавил ее. Петр Борисович слушал оченьвнимательно.