«Зачем же тогда в лес с ружьем ходите?…» – подумала невольноНадежда Николаевна.

– Без ружья нельзя, – дед Семен как будто прочиталее мысли, – медведя пугнуть, если встретишь ненароком. Волки опять жезабегают в декабре. Проходные, с севера. Не каждый год, но все же. Рысей раньшемного было, теперь уж, конечно, нет, но пару раз случайную встречали. Найда –хорошая собака, учует зверя задолго. Ну и себе пропитание промыслит – зайчонкатам или еще какого зверя мелкого. А чтобы супу людского с солью, да с перцем,да с лавровым листом – это ты брось ее кормить, так она вовсе нюх потерять может.

– А что, Семен Степанович, кроме вас, в поселке ведь иеще охотники есть? – осмелилась спросить Надежда. – Василий, рослыйтакой, да вот друг у него был Федор Ломакин. Этот – хороший охотник был? Намедведя ходил?

И все, как упомянула она про покойного Федора, так снова дедброви насупил и помрачнел, будто его подменили. Помолчали. Найда дочиставылизала банку, подошла к Надежде и положила ей голову на колени, умильнозаглядывая в глаза. Семен поглядел, как она ластится, и снова оттаял.

– Уж не тем будь помянут Федька Ломакин, да толькоохотник из него никакой был, – заявил сосед. – Они с Васькой, дружкомего, только болтать горазды были. Летом только от них и слышишь – ужо пойдем наохоту осенью! Вот дичи-то настреляем!

Старик усмехнулся:

– Медведя – какого там медведя! У него ружье дробью науток заряжено. Они на охоту-то ходили, только чтобы от жен сварливых отдохнутьда выпить в тишине, без помехи. Придут на болото, напьются – и ну палить вбелый свет как в копейку. Кобеля своего Федька как-то подстрелил по пьяномуделу. Увидел, плывет кто-то по болоту, подумал – утка, и выпалил по нему собоих стволов. Ну, стрелял-то Федька не очень, из всего заряда пара дробиноктолько в пса попала. Но тот дурак такой – под стать хозяину, рана-то от дробипустяковая, так он со страху тонуть стал. Федька, конечно, совесть имел помолодости, полез за ним в болото. Кобелька вытащил, а сам едва не утоп попьяни-то. Все-таки болото… Бултыхается в грязи, вопит с перепугу… вот с тех порк нему кличка прилепилась – Кулик. Потому как кулик – птица болотная.

– Ну да, – машинально поддакнула Надежда, –всяк кулик свое болото хвалит…

– Во-во. Так и звали его с тех пор – Федька Кулик.

«Куликово болото! Все понятно! Кличка Кулик указывает наКуликово болото! Фамилия Ломакин ни при чем, незачем искать сломанную березу!»

Надежда сжала зубы, чтобы не вскрикнуть, однако Найдапочувствовала, как она напряжена, посмотрела удивленно и на всякий случайотстранилась.

– Дедушка Семен, – начала Надежда не своим,блеющим голосом, – а вы знаете, как идти к Горелой полянке?

– Полянке, – фыркнул сосед, – и какой я тебедедушка? Мне всего-то шестьдесят три года. А Горелая поляна большая, метровпятьсот в поперечнике будет.

«Значит, к этой самой поляне обязательно нужно подойти состороны Куликова болота, – сообразила Надежда, – и там будет ещечто-то, на что указывает имя пятой жертвы».

– А тебе зачем туда? – с подозрением спросилСемен.

– Да так, интересно… – Надежда отвернулась отиспытующих глаз. – Места у вас красивые… Но я одна не пойду, страшно…

Старуха спала, у Люськи тоже было темно. Надежда посиделаеще немного, рассматривая свои записи. Можно считать, что первую задачу онавыполнила – Федор Ломакин указывал на Куликово болото. Значит, если миновать Елизаветинополе, потом идти по Егерской тропе, потом пересечь Куликово болото и с егостороны выйти на Горелую поляну, то там должен быть еще один ориентир, накоторый указывает имя Петра Самокруткина.

Что это может быть? Что за человек был Петр Самокруткин?

Надежда еще раз прочитала заметку. Молодой мужик,тракторист, выпил пива в том же «Васильке», пошел домой, тут-то его и зарезалив проулке возле дома. Соседка нашла, когда по своему делу мимо шла. Небось,когда подходила, думала, что пьяный лежит, оттого и не испугалась.

И что же теперь со всем этим делать? – глубокозадумалась Надежда. Кому рассказать? Не Люське же, балаболке этой. Вот странноедело, живет Люська в стороне от поселка, сейчас по причине гипса никуда неходит, телефонной связи на хуторе не имеется, но почему-то она полностью вкурсе всех поселковых событий. Сорока ей, что ли, новости на хвосте приносит?

Опять-таки Надежда уверена на сто процентов, что, еслитолько она сболтнет Люське хоть что-то про убийства, назавтра же об этом будетзнать весь поселок. Да что там, и до Выборга дойдет!

Крути не крути, а нужно к участковому идти. Подгадатьмомент, когда он будет один, и поговорить серьезно. Ну уж если отмахнется он,не придаст значения Надеждиным выкладкам, тогда она еще что-нибудь придумает.

С этой благой мыслью Надежда заснула. И хоть воздух наверхубыл свежий и старухиного храпа не слышно, спала Надежда Николаевна плохо,потому что раз пять являлся во сне муж и укорял Надежду в легкомыслии ибезответственности.

На следующее утро участковый Николай Иванович тяжеловздохнул, почесал в затылке и окликнул свою законную жену:

– Анфиса, чистая рубашка есть?

– Пусть тебе твоя шалава уголовная рубашкистирает! – привычно огрызнулась его законная половина.

– Фиса, в Выборг еду! – тоскливо проговорилучастковый.

Ездить в Выборг, к начальству, в районное управление, длянего было что нож острый. Там его всегда ждали какие-нибудь неприятности,головомойки и проработки от вышестоящих товарищей, и уж если он туда собрался,значит, для того были очень серьезные причины.

Анфиса, много лет прожившая с участковым, это понимала и,хотя продолжала ворчать и нудить, нашарила в шкафу чистую рубаху и швырнула еенепутевому мужу.

– Можешь хоть вообще не возвращаться! – крикнулаона в конце концов, чтобы оставить за собой последнее слово.

Николай Иванович выкатил из сарая своего верного железногоконя, взгромоздился в седло и затарахтел в сторону районного центра.

Капитан Черенков был мужчина серьезный, к работе своейотносился с большой ответственностью. В свое время, пять лет назад, он оченьпереживал из-за дела серийного маньяка – он сразу же не поверил, когда по этомуделу арестовали какого-то бомжа, который потом умер во время следствия отзастарелого воспаления легких. Однако убийства прекратились, и начальствоперестало волноваться. Но участковый все не успокаивался – ведь он много летпрожил в этом районе, и все жертвы были ему лично знакомы.

Когда же убийства начались снова, участковый не то чтобыпотерял сон и аппетит, но стал надолго задумываться. И хоть здравый смысл иподсказывал ему, что нынче орудует никак не маньяк, потому что Павла Ячменногоубили уж точно со смыслом, однако участковый самолично решил проверитьнекоторые соображения. Для этой цели и ехал он сейчас в Выборг.