— Мама, она свидетельница по делу, и ее чуть не задушили.

— Боже мой, что ты говоришь. Макс! Как — чуть не задушили?!

— Мам, я сейчас не могу тебе это рассказывать.

— Ну хорошо! — Татьяна Ильинична пожала плечами и покрутилакоротко стриженной головой. — А ты где? Ты откуда с нами разговариваешь?

Максим Вавилов вышел из-за камина.

— Здесь я.

— Хорошо. Не время так не время. Хотя мне бы с тобойобязательно нужно поговорить, — добавила она серьезно. — Отец очень переживает,и вообще.

— Мам, я не могу с ним разговаривать.

— Это потом, потом, — торопливо сказала мать, и на лице унее промелькнуло огорчение. — Катя, но вы пообещайте, что непременно заедете кнам в гости. Максим вас привезет. Вы из Питера, да? Мы с мужем очень любим этотгород!

— Мама, она не заедет!

— Нет, почему, — вдруг вступила Катя Самгина, которой надоелМаксим Вавилов, — конечно, заеду, спасибо. Я могу сама заехать, не нужно менявезти!

— И я могу водителя прислать, — сказала Татьяна Ильинична. —Макс, можно тебя на два слова?

И Катя осталась одна.

Комната была огромной, просто каких-то невероятных размеров.Может быть, так чудилось еще и потому, что высоченные окна выходили на верандуи там, где они были открыты, трава и сосны казались продолжением дома.

Она подошла к стене и потрогала ее рукой. Обыкновеннаябеленая стена, прохладная и шершавая на ощупь. Вдоль стены стояли глиняныегоршки, в некоторых росла трава, а в других ничего не росло, а из одного,широкого и плоского, торчали газеты и какие-то журналы. Пол был темный, гораздотемнее стенных панелей, и там, где на него падало солнце, теплый, почтигорячий.

…Интересно, сколько нужно денег, чтобы купить такой дом? Исколько нужно денег, чтобы содержать его?

Катя Самгина работала на телевидении и общалась с разнымилюдьми, разного достатка и общественного положения, и еще ни разу ни у кого невидела такого дома.

Видимо, только старшие оперуполномоченные и учительницырусского языка на пенсии могут себе позволить нечто подобное.

Она обошла камин со всех сторон, присела и потрогала рукойковрик, переливавшийся в солнечном свете. Коврик оказался шелковый, и Катя пошладальше.

…Может, уехать? Вот прямо сейчас?.. Милиционеры, которыеживут в таких домах, лгут самим фактом своего существования!

А Катя Самгина не выносила лжи, несмотря на то что работалажурналисткой!

С улицы потянуло теплым ветром, откуда-то донеслосьстрекотание газонокосилки, и от сквозняка чуть приоткрылась дверь, за которуюудалились хозяева эдема и аркадии.

— ..должен поговорить! — настойчиво уверяла мать.

— Я ничего никому не должен, — отвечал сын.

— Но поговорить-то ты можешь?!

— Нет, мама, он взрослый человек и знает, что я никогда небуду.., плясать под его дудку, черт возьми!

— Максим, это не правильно! Он твой отец! И кстати, кто этадевушка? Зачем ты ее притащил сюда?

— Она свидетельница по делу. Ее нужно где-то передержать.

Катя усмехнулась, трогая рукой стену. Передержать — вот как!Как будто она собака, которую некуда деть.

— Она чуть не погибла, а дело у нас так в управление и незабрали — говорят, раз нет серии, сами и разбирайтесь. «Глухаря» — то никомунеохота!

— Макс, ты говоришь на каком-то птичьем языке, я ничего непонимаю. И сколько она здесь пробудет?

— Сколько надо, столько и пробудет.

— Кому надо? Ей? Или тебе?

— Мне, — сказал Максим довольно громко. — Мам, ты простименя, но я уже большой мальчик.

— Большой мальчик, а с папой поговорить все никак не можешь!

— Ма-ма!

— Ну хорошо, хорошо. Но ведь ты никогда не привозилсвидетельниц по делу — я правильно называю? — к себе домой. Даже спредыдущей.., свидетельницей по делу.., ты жил в бабушкиной «хрущевке».

— Это совсем не то, что ты думаешь, мама! И хватит уже!

— Боюсь, что это не то, что ты думаешь, сынок!

Катя Самгина опять усмехнулась и решила, что лучше всегобудет обнаружить свое присутствие.

— Я все слышу, — прошипела она в щель так громко, как толькомогла. — Дверь открылась!

Голоса затихли, и через секунду в дверном проеме возникМаксим Вавилов.

— Если открылась, нужно было закрыть, — сказал он не слишкомлюбезно.

— Если бы я закрывала, она бы заскрипела, и вы все равно быпоняли, что я подслушиваю, — объяснила Катя Самгина.

Татьяна Ильинична протиснулась мимо широкого Максимоваплеча, посмотрела на Катю и сказала задумчиво:

— Да. Умная девушка. Берегись, сынок.

Катя, усталая, серая, с бинтом под водолазкой, в которой ейбыло жарко, но зато она закрывала шею, вдруг вспылила.

— Ваш сын в полной безопасности, — выговорила она с ледянойотстраненностью в голосе. — Я не сплю с милицией, гаишниками, ветеринарами ислужбой горгаза.

— Ого, — задумчиво произнесла Татьяна Ильинична, пристальноее рассматривая, а Максим Вавилов почему-то засмеялся.

— Кроме того, я замужем, и мой муж прекрасный, успешныйчеловек…

— Зачем вы врете? — неожиданно спросил старший оперуполномоченный.— Я же видел ваш паспорт! Вы давно в разводе!

Катя Самгина, ненавидевшая ложь, смешалась:

— Да, но мой второй муж… Я вышла замуж сразу после развода…

— И опять врете, — скучным голосом сказал Максим Вавилов. —Нету у вас второго мужа.

— Штампа нет, но у меня есть гражданский муж!

— И этот гражданский муж ни разу за все время, что вы были вбольнице, вам не позвонил?!

— Откуда вы знаете, что он не звонил?! Да он каждый деньзвонил!

— Ваш телефон у меня, — напомнил Максим Вавилов. — И никтоне звонил, кроме неких Нины Ивановны и Надежды.

— Пожалуй, я поеду, — заявила Татьяна Ильинична решительно.— Вы тут пока разбирайтесь, у кого есть муж, у кого нету, а я поеду. Отец тамодин, а нам завтра в Италию лететь, и чемоданы не собраны. У Макса мужа нет,это я точно помню.

— Мама! Что за шутки!

— До свидания! Катя, надеюсь, вы заглянете к нам до отъездав Санкт-Петербург. Мы вернемся из Рима в субботу. Я передам вашей бабушкегостинцы. Все-таки мы коллеги!