— На тогда, когда убили Игоря. Думаю, вы не могли себепозволить выплатить ему такую сумму денег. Поэтому просто сделали вид, чтовыплатили. То есть выплатили, но решили ее потом назад вернуть. Поэтому поехалик нам домой, стукнули Игоря по голове и забрали свой портфель обратно.

— Да вы просто дура какая-то! — рассвирепелХоменко. — Чего вы придумали? Я отдал деньги, говорю вам — отдал!

— Но вы ведь не захотели рассказывать милиции пропортфель, а?

— Конечно, не захотел! — пробурчал Хоменко инадулся. — Я ж им должен буду объяснить про налоги, то да се… Мне этонадо?

— Но милиция должна знать, что пропал портфель сденьгами! — закричала Элла и хотела топнуть ногой, но остереглась — каблукуже был чиненый.

— Пусть она узнает это как-нибудь по-другому, не отменя, — быстро сказал Хоменко и предупредил:

— Я показаний давать не буду, даже если вы на менялегавых наведете.

— Если у вас есть алиби, то легавые не придут.

— Я был в клубе «Патриот». Там столько народу может этоподтвердить, у-у!

— Учтите, алиби будут проверять, — сказала Элла,рассчитывая, естественно, на Овсянникова.

— И пусть! — обрадовался Роман. — Я все времябыл в зале, никуда не выходил!

— Ну хорошо, — смилостивилась Элла. — Можетевызвать для меня такси.

— А это правда, что Игоря убили сковородкой? —шепотом спросил Хоменко, которому подобная расправа казалась совершеннофантастической. — Пистолет там или нож — это еще туда-сюда. Но умереть отудара сковородкой — это так унизительно…

— Поверьте, ему все равно, — оборвала егоЭлла. — Это нам не все равно, а ему — без разницы.

Хоменко проводил ее до двери, убежденный, что жена Игоря —бесчувственная и наглая женщина. Надя лучше. Надя веселая и всегда старалась вовсем угождать приятелю своего друга.

Когда Овсянников вошел в квартиру, Элла жарила оладьи. Оладьиполучались толстенькие, воздушные и пахли замечательно. Она жарила их не длятого, чтобы заслужить похвалу сыщика, а просто потому, что проголодалась, а еговсе не было и не было. Идти в магазин она боялась, в кафе тоже, поэтому,обнаружив в холодильнике пачку кефира, решила быстренько сварганить ужин.

— Что это? — спросил Овсянников, тревожно поводяносом.

— Оладьи будешь? — крикнула Элла из кухни иразогнала полотенцем дымок, облагородивший воздух холостяцкой квартиры. —С вареньем!

— Буду, конечно, — сыщик выгляделраздосадованным. — Но мы, кажется, договорились, что ты ради меня ненапрягаешься.

— Я и не напрягаюсь, я, можно сказать, наоборот —отдыхаю. А что, твои жены никогда не жарили оладьи? Ах, да! Их же интересуеттолько процесс производства младенцев!

— Ну да! — фыркнул Овсянников. — А откуда тыузнала про жен? Как всегда, дядя проболтался?

— Да нет, тут одна приходила, плакалась.

Овсянников наколол на вилку угощение и целиком засунул врот.

— Вкусно! — похвалил он. — А ты была замужем?

Элла втянула голову в плечи и сказала:

— Была. Мы развелись. А ты уходишь от ответа. Ничего неговоришь про своих жен.

— А что про них говорить? — пожал тотплечами. — Они есть, и одно это говорит само за себя. Если ты однаждывписал женщину в свой паспорт, будь уверен, ее ничем оттуда не выскрести.

— Ты обещал рассказывать мне все о поисках Астаповой, асам ничего не рассказываешь! — укорила его Элла.

— Да ну ее к черту! — свирепо ответил тот. —Понятия не имею, куда она делась. Сегодня весь день звонил по межгороду, просилсвоих друзей проверить дом ее тетки в Саратове и квартиру университетскойподруги в Одессе. Потом еще двоюродная бабушка в Твери. В общем, одна головнаяболь.

— И что? — со скрытым торжеством спросила Элла.

— По нулям. Так что рассказывать почти нечего. Крометого, на мне висит бракоразводный процесс, и в деле полно осложнений. Я нанялдевицу, чтобы она соблазнила мужа и собрала компромат, но этой дуре такпонравился этот муж, что она решила стать его постоянной любовницей и показаламне кукиш.

— Ты занимаешься такими грязными делами? —разинула рот Элла.

Овсянников снисходительно посмотрел на нее:

— Девочка моя, это один из самых невинных приемов,которые только можно придумать. Если ты хочешь стать матерой секретаршейчастного детектива, тебе придется с этим примириться. А что там у тебя? Всесделала, как я просил?

— Сделала, — кивнула Элла и быстро отчиталась.Потом отвернулась налить чаю и как бы между прочим сказала:

— Знаешь, мне кажется, что в том портфеле были деньги.

Овсянников, надо отдать ему должное, не стал удивленноломать брови и спрашивать — в каком портфеле. Он только спросил:

— С чего ты взяла?

— Сам подумай: Астапов год назад купил своей любовницеНаде квартиру. И отдал он за нее не меньше сороковника.

— Я узнавал. Астапов заплатил за нее без малогошестьдесят тысяч долларов, — поправил Овсянников.

— Шестьдесят? — ахнула Элла, у которой при живоммуже не было даже приличной обуви. — Где же он их взял? Зарплата у неговедь была не такая, чтобы скопить на квартиру. Я так думаю, —спохватившись, добавила она. — Кроме того, сын на стороне…

— Не знаю, откуда он их взял, — призналсяОвсянников. — Меня Борька не уполномочил вести следствие по делу обубийстве, понимаешь? Я Астапову ищу.

— Чтобы сдать бедную женщину милиции!

— Если в портфеле, как ты говоришь, были деньги, то онавовсе не бедная.

— Ты думаешь, она убила мужа, взяла бабки и смылась?Разве такое поведение соответствует ее характеру? Мне кажется, она совсемдругой человек!

— Вот поймаю ее, тогда скажу, — пообещал Овсянников.

В этот момент позвонили в дверь.

— Чего ты так испугалась? — удивился он, когдаЭлла вскочила и заметалась по кухне, как слегка помятая бабочка.

— Вдруг это твои жены? — выдавила из себя та.

— Пришли делать детей? — с иронией спросилсыщик. — Вряд ли.

Он отправился открывать, и через минуту весь коридорзаполнил сочный голос Бориса Михальченко:

— Жека, ты один? Жека, мне надо с тобой посоветоваться.Мне кажется, следователи начинают копать под нас.

— Под кого — под вас?

Элла, которой путь в комнату был отрезан, присела, точновратарь, ожидающий нападения, потом рванула с места и, пулей влетев в ваннуюкомнату, заперлась на задвижку. Прижала ухо к двери, чтобы не пропустить ниодного слова. Она рассчитывала, что Овсянников поведет своего дружка пить кофе,который сам хлестал с утра до вечера, точно жнец квас. Так и вышло. Один задругим оба протопали по коридору и загромыхали кухонными табуретками.