Александр Мостовой, директор проекта, и голос такойсерьезный. Без всяких подвохов и без подводных камней, о которые и череп легкораскроить. Особенно таким круглым дурам, как я… Да ладно, все эти кретинскиерозыгрыши именно так и проворачивают — серьезными официальными голосами. Апотом кладут трубку и валятся на диван от смеха…

Пойду я, как же, держи карман шире…

* * *

…Я оказалась у клуба ровно без двадцати одиннадцать. После тупейшейбессонной ночи с любимой маминой фоткой в обнимку: на фотке мама ела арбуз иулыбалась сладкими, в косточках, губами… Почему бы и не пойти, уговаривала ясебя, всего-то и нужно, что потратиться на метро, троллейбус и маршрутку,всего-то и нужно. Корона с головы не упадет, заодно и подтвердится мойсобственный железобетонный тезис о том, что я идиотка. Сопливая доверчиваяидиотка. Вот только фингал… Фингал, нужно признать, портит всю картину, но и сним, в конечном счете, можно договориться, замазать тональным кремом, например.Тонак, пудра и солнцезащитные очки — всего делов. Солнцезащитные очки, правда,оказались не совсем к месту, с самого утра беспробудно лил дождь. И не былоникакого намека на солнце.

И зонта у меня тоже не было.

Не потому, что я забыла его дома, а потому, что просто непереношу зонты. Терпеть не могу, ненавижу лютой ненавистью. Больше зонтов яненавижу только своего урода-папахена, что само по себе показатель.

В любом случае в клуб я приперлась вымокшей до нитки.Уговорив себя, что солнцезащитные очки в дождь — это гораздо больше, чем простосолнцезащитные очки.

Это — стиль.

И только сейчас, как стильная деффчонка, обратила вниманиена название клуба: «ДК ДЕВЯТОЙ ПЯТИЛЕТКИ». Вот хрень, какая-то Девятаяпятилетка, лучшего места для дешевых наколок и не придумаешь… А в том, что этонаколка, я убедилась, когда увидела у входа брюнетистую сучку — ту самую,которая так нелестно отозвалась обо мне в прилагающемся к клубу сортире. Сучка,как и положено, была под зонтом и к тому же не одна, а с парнем. Именно пареньдержал зонт над ее головой и — соответствовал. То есть был похож на всех перцеввсех брюнетистых сучек: высокий, темноволосый, с тупым разворотом тупых плечей.Качок, из тех, у кого мускулы заразой расползаются по всему телу, даже на лицеприживаются.

Парень произвел на меня удручающее впечатление, котороебыстро сменилось острым приступом зависти к подсуетившейся сучке. Он,естественно, был группой поддержки, таких заводят для экстерьера, как говоритмой папахен в минуты просветления. Вот только что они оба делают здесь, уклубешника? Или пришли за тем же, что и я?…

В любом случае, вход они заняли капитально, ничего неостается, как приблизиться к ним. И даже завести разговор, а там — как пойдет…

Это я и сделала. Приблизилась к идеальной паре дебилов ссамой невинной и самой приветливой улыбкой на лице.

— Привет, — сказала я надменной брюнеточке. —Узнаешь?

На то, чтобы повернуть свой коротко постриженный качан в моюсторону, у нее ушло не меньше минуты. Еще минута понадобилась на старательноеузнавание. Слишком старательное, презрительно старательное, так пытаютсяпризнать в разбитой параличом облысевшей болонке когда-то веселого щеночка.

— Мы знакомы? — наконец-то процедила брюнетка,ухватившись за руку своего парня.

— В сортире вместе околачивались. Три дня назад. Непомнишь разве?

— В сортире? — Боевая раскраска на ее лицесморщилась и стянулась к носу. Допекла-таки, ай да Ренатка!

— Перед кастингом… — как ни в чем не бывало добавила я.

— Не помню что-то… А ты зачем здесь?

— Комната 34, — я пропела это веселым голосом, намотивчик начальных так-тов замшелой песенки какого-то престарелого диско-папикаиз Европы, «Moonlight and Vodka». — Тебе не туда?

Дорого бы я отдала, чтобы в руках у меня сейчас оказалсяфотик! Исказившуюся физиономию брюнетистой сучки просто необходимо былоувековечить!…

— Ты? — выдохнула она.

— Комната 34, одиннадцать часов, просьба не опаздывать…— продолжала добивать я лежачую. И так развеселилась в тот момент, что дажепожалела, что не взяла с собой Стана.

Исключительно для того, чтобы не переживать минуту моеготриумфа в одиночестве.

— Ты? И ты тоже? — Она все никак не моглауспокоиться.

— Ага. Я. Та самая, которая через десять лет будетпохожа на жирную свинью, — черт, я, оказывается, не забыла, что именно оналепила мне в туалете. Совсем не забыла!…

— Нет, ну я так и знала! — обломив зубы на моейнепроницаемости, неуязвимости и отличной вероломной памяти, она обратилась ксвоему качку. — Это просто наколка! Причем самая гнусная… Кто из твоихдружков мог так пошутить? Соображай!.. Попались на удочку… Да еще с этойлохушкой на пару!

Но с соображалкой у перца было туго. Он наморщил лоб,поиграл бровями и наконец-то выдоил из себя целую связку тупых междометий:

— Дин… Э-э… Ну не говори фигни… М-м-м… Ну кто бы сталтак тебя разыгрывать, подумай! У-у-уф-ф-ф… Не мои друзья уж точно, ты знаешь…

Ага. Дина. Ее зовут Дина. Ясненько!

— Меня радует только одно, — Динке были вовсе ненужны причитания парня, достать меня — вот ее главная задача. — Менярадует, что мы не одни такие идиоты. Эту овцу тоже развели!

Вот именно, вот именно! Овцу. Развели. Вернее — двух овец.Белую и черную. В любом случае, копыта с себя срывать не стоит, нужно простоотнестись к ситуации со здоровым юмором.

— Ну, вы как хотите. А я пошла…

Отодвинув плечом притихшую парочку, я нырнула под сумрачныесводы Дома культуры.

…Комнату 34 я обнаружила на втором этаже. Под щербатой,основательно подпорченной временем табличкой с номером висела еще одна —свеженькая и отксерокопированная: «ТАИС». Особой уверенности мне это непридало, особенно после того, как приложив ухо к двери, я услышала чьи-топриглушенные голоса. Голосов было никак не меньше трех, все — мужские. Именно —мужские, мало подходящие для розыгрыша.

Пока я, поджав хвост, раздумывала, в самом конце коридорапослышались шаги. Все ясно, сучка-Динка и ее перец не выдержали и тоже решилизаглянуть в лицо отксерокопированной «Таис».

Ладно Была не была.

Тем более что от вчерашнего телефонного Александра Мостовогопоступила настоятельная просьба «не опаздывать».

Я постучала и, не дожидаясь ответа, толкнула дверь.

* * *

…Комнатенка оказалась небольшой, два стола, два кресла,несколько стульев, составленных в ряд у стены, раздолбанное пианино «Красныйоктябрь» и кожаный диван. На диване сидели уже виденный мной юный хмырь ввытянутом свитере и еще один хмырь постарше, при галстуке, костюме и очках сдиоптриями. А в кресле расположилась блеклая телка с чумовым пирсингом на лице.Я прямо впилась глазами в этот проклятый пирсинг: две серьги в правом подобииброви, одна — в левом, проколотая губа и маленький камешек в ноздре.Впечатляет, ничего не скажешь. Себе, что ли, сделать?… Ну да… Сделать, а потомждать, когда папахен вырвет эдакую красотищу вместе с ноздрями, губами инадбровными дугами.