Я не могла пить это вино, и сейчас не могу. Я — слабая, аДинка — сильная. Я могу только устраивать истерики и вести этот чертов дневник.Четвертый по счету, так же, как и гостиницы, которые мы сменили за последниемесяцы. Динка всегда находит мои дневники и безжалостно рвет их. Раньше онаотносилась к моим запискам снисходительно, до тех пор, пока нас не нашлимертвыми в этом пропахшем собачатиной доме. У дурацкой дороги из Барсы в Сичес.

Дневники — это тоже была идея Ленчика.

«От Динки такой радости требовать не приходится, — говорилЛенчик. — Динка — быдло, тупая как пробка, хотя и не без своеобразногочувства юмора… Она и двух слов не свяжет, разве что с матерной склейкой… А ты —ты совсем другая, Рысенок, тебе сам бог велел. Кто-то же должен вскрыть „Таис“изнутри, пусть это будешь ты. Пусть это будет твоей фишкой… Такой же фишкой,как Динкино хамство… И плевки в сторону этих паскуд журналюг».

Рысенок.

Он называл меня Рысенком, хотя по-настоящему я — Рената. Ноон называл меня Рысенком. Это единственное хорошее, что я могу вспомнить оЛенчике. Но из-за того, что он называл меня Рысенком, идея убить его пришла вДинкину голову. Динкину, а не мою. Рысенок, жующий сопли и кропающий слезливыезаписи в дневник, не способен на убийство. Он не способен вообще ни на что, нето что Динка. Динку Ленчик никак не называл, Динка — и все тут, хотя… «Диночка»— для пресс-конференций, «Дина-солнышко» — для совместных интервью, «Сучка,твое дело под нужным углом ноги расставлять…» — это для фотосессий, сколько жеих было за два года, сколько же их было?.. Все обложки — наши, от «Плейбоя» до«Мужского разговора», был и такой журнальчик, отпечатанный в Финляндии, ничегоособенного, радость холостяка, но мы и там засветились.

— Ну мы и засветились. Мы с тобой шалавы,Рыысенок, — сказала мне Динка после этого паскудного «Мужскогоразговора». — Шмары, потаскухи… Что там еще? Что нам нашепчет твой Словарьсинонимов?…

Словарь синонимов мне тоже подарил Ленчик. Когда ткнул нос вдневник. И еще парочку словарей. Образовывайся, мол, Рысенок, всяко пригодится.

— Потаскухи, шлюхи, кокотки, магдалины, гетеры, дамыполусвета, — исправно начала перечислять я. — Путаны, ночные бабочки,жертвы общественного темперамента…

— Во-во, — Динка тогда чуть с кровати неупала. — Жертвы общественного темперамента! Очень точно. Это как раз пронас с тобой, Ры-ысенок…

«Ры-ысенок» — это у нее получалось ничуть не хуже, чем уЛенчика, вот только — с уничижительным подтекстом, с растянутым дебильным«ы-ы»… Дебильная кличка, и сама ты дебилка, Ренатка… Она первая начала меняненавидеть, Динка, сначала — она, а потом уже я… Мы бы, наверное, убили другдруга, если бы не умерли в этом доме у дурацкой дороги из Барсы в Сичес. И еслибы ей не пришла в голову идея убить Ленчика. Свалить в кучу все наши пятьклипов, отснятых за два года, перемешать их и выудить из колоды пиковый туз подназванием «идеальное убийство». Опять же — cпасибо Ленчику, куда ж мы без него…Он сам отснял все пять клипов, он сам придумывал для них сюжеты. Еще какиесюжеты! Только в первом клипе мы оставались живы, в первом и в четвертом. Вовтором погибала Динка, в пятом — я, а в третьем — мы обе… Красивая это быласмерть, ничего не скажешь, прыжок со скалы, снежной скалы, растопленной огнем,а сколько Ленчик понагнал техники, а сколько дней мы снимали концовку!… Динкауспела переболеть ангиной, я — гриппом, а Ленчик получил воспаление легких… Ночто такое воспаление легких по сравнению с тоннами постеров во всех самыхмодных журналах, с полугодовым первым местом во всех чартах, русским триумфомна VMA, номинацией на «Грэмми», а о приблудных отечественных номинациях — отлучшего клипа до лучшего дуэта и говорить не приходилось…

Неужели все это были мы?

Неужели «Таис» — это были мы?

Жалкие соплячки, которых Ленчик нашел на помойке, отмыл,наштукатурил, укоротил юбчонки, облил водой, чтобы лучше просматривалась грудь,и выпустил в ошалевший мир шоу-бизнеса… Сразу же притихший мир шоу-бизнеса,сразу же… Неужели это были мы, Динка и Ренатка,блондиночка-брюнеточка-какие-нах-нимфеточки!…

Одна стриженая, другая — длинноволосая; одна — веселая,другая — грустная; одна — дерзкая, другая — нежная… Одна — другая, одна —другая, никаких Инь и Янь, Инь и Янь — к чертям собачьим, мы, Динка и Ренатка,соплячки, мокрощелки, малолетки — вот сплошная нирвана, вот сплошноесовершенство!…

— Заткните пасть, твари живородящие! Заткните пасть иделайте то, что я вам говорю, — орал Ленчик, когда Динка провоцировалабунт на корабле.

Я никогда не провоцировала, я была Рысенком: кусок сахара впасть, и бери Рысенка голыми руками. Я всегда была на стороне Ленчика, даже заминуту до того, как мы умерли в доме у дурацкой дороги из Барсы в Сичес, дажеза секунду. Я-то знала, что Ленчик прав.

Прав, прав.

Дина Агеева и Рената Кибардина, кому мы могли быть интереснысами по себе, без Ленчика и проекта «Таис»? Динка со своей престарелой бабкой ипрестарелой кошкой, мы даже делали ставки: кто окочурится быстрее, — бабкаили кошка. Динка со своей незаконченной музыкальной школой по классу аккордеонаи тупым детским ансамблем, где она даже солисткой не была… Или я со своималкоголиком-папашей, тьфу, гадость… Но я-то была солисткой — в другом ансамбле,не в Динкином, и голос у меня самый настоящий, и волосы — самые настоящие,спелая пшеница, на них-то Ленчик и клюнул… Сначала — на мои длинные и светлые,а потом — на Динкины, короткие и беспробудно-черные… Лучше не придумаешь,ха-ха…

На кастинге мы оказались рядом — я и Динка, почти рядом, ноя не обратила на нее никакого внимания. Так же, как и она на меня. Поначалу. Даи с какой радости — на кастинге тусовалось около пяти сотен взмокших итрясущихся девчонок; таких же, как и мы, — с бабками, кошками, мамиками ипапиками, с музыкальными школами и прочей фигней, включая внешние данные. Тамбыло с три десятка по-настоящему клевых чувих, просто красавиц, ей-богу… Из-заэтих трех десятков я чуть было не ушла, ловить-то было нечего, коню понятно. Иушла бы, если бы какая-то телка не попросила у меня сигарету. Телкойвпоследствии и оказалась Динка, но тогда я не знала, что это — Динка. Мы простопокурили в туалете задрипанного клубешника, где проходил кастинг. Покурили иперебросились парой ничего не значащих фраз. Но все-таки перебросились, ничтотак не сближает, как сигареты, выкуренные в вонючем клозете…

— Есть у меня шансы, как думаешь? — спросила я уДинки, еще не зная, что это — Динка.

— И не мечтай, — сказала Динка, еще не зная, чтоэто — я.

— Да я и сама в курсе дела, — я привыкла со всемисоглашаться, со всеми и во всем. Привычка, выработанная моим очумевшим от водкипапашкой. Попробуй, не согласись, сразу получишь по рогам…

— А если в курсе дела — какого хрена приперлась? —сразу же схамила Динка, куря мою лее сигарету, вот сука…

— А ты?