Только сейчас я ощутил, что в кабинете, несмотря на страшныеслова, гроза как будто прошла мимо, а то и отгремела незаметно для нас, в чьихдушах бушуют бури, куда там атмосферным, стратосферным или даже космическим. АКазидуб поинтересовался убийственно спокойно:

– А как намереваетесь доставить в США?

Ростоцкий указал глазами в сторону Мазарина.

– Спросите уважаемого Игоря Игоревича. Думаю, ужедоставлено. А там на местах разрабатывается новое. Главное, чтобы в ответ наудар по России там не замедлили привести его в действие. И чтобы об этом вШтатах все знали. Это тоже фактор сдерживания.

Казидуб потер ладони, раздался скрип, словно весло двигалосьв уключинах.

– А ведь хорошо, – сказал он с удовольствием, в то жевремя как будто с некоторым недоумением. – Но… неужели наконец-то дожили?Неужели обожрались дрянью не только мы, лучшие из лучших, а самый лучший –конечно же, я, но и этот чертов простой народ? Избиратели, электоратели? Мнежутко стыдно, что я голосовал не за вас, господин президент, а за вашегопротивника, Оглоблева. У него шансы были намного выше, а уж лучше он, чем этотгребаный демократ Цидульский!.. До сих пор дивлюсь вашей победе!

Мазарин сказал хитренько:

– Господин президент с его командой очень сладкого червячказабросили для наживки. Как же, бессмертие для всех!..

Я ощутил подвох, сказал настороженно:

– Да, для всех. А что не так? Для всех, кто идет в гору, ане катится с горы.

Мазарин сказал с торжеством:

– А это и есть тот пунктик мелким шрифтом, что лохи незамечают в умело составленных договорах!.. Кто будет отбирать-то? Кого в элитубессмертных, кого в газовую печь?

– Газовых печей не будет, – объяснил я. – Зачемматерьял портить? Есть хлев, пусть живут дальше, как жили. До глубокой старостии естественного конца. А кому вручать бессмертие… так все на виду. Конечно же,тем, кто жизнь отдавал науке, искусству, творчеству, работе, кто жил достойно,а не тем, кто с утра стоит у пивного ларька и провожает глазами каждую задницус единственной мечтою трахнуть.

Мазарин кивнул, сказал оживленно:

– В имортизме, как понимаю, есть несколько простейших истин.Первая: невозможно тащить к звездам все человечество. Или к Богу, один хрен.Вторая: но тащить надо. Третья: тащить надо, не опускаясь самим до уровняпростолюдья. Четвертая: помнить, что во все века на одного умного рождалосьсто… гм… простых людей, и не пытаться процент умных увеличить. По крайней мере,без генной инженерии. Нам достаточно и одного умного на тысячу, чтобычеловечество развивалось успешно. Сейчас же тенденция такова, что умныестыдятся своей умности и начинают усиленно сползать пониже, чтобы быть «каквсе». И еще одну проблему решит имортизм… Пока она еще на горизонте, лишьнемногие способны ее разглядеть, тем более еще не видят, что несет на самомделе… но скоро замаячит во весь исполинский рост! Я говорю о всех этихразговорах о клонировании, генной инженерии и возможности бессмертия.

– Ну-ну! – поощрил Казидуб.

– Мы не можем пустить ни бессмертие на поток, – сказалМазарин, – ни даже клонирование. Это ничего, что я говорю «мы»?

– Считайте себя имортистом, – разрешил я великодушно.

– Спасибо. Я имею в виду, глупо поддерживать добесконечности жизнь идиотов с помощью выращивания для них отдельных частей илизамены больных органов. Демократия демократией, но бессмертие должны получатьлучшие! Но при демократии это невозможно, такой хай поднимется…

Ростоцкий криво улыбнулся, сказал невесело:

– Более того, в порядке политкорректности первыми бессмертиемпридется наделить идиотов, неизлечимо больных, уродов и прочих демократов. Такведь? Вот в такую дыру загнали цивилизацию эти гребаные… Да, с ними пришлось быкончать так или эдак, это тупик. Хуже, чем тупик, – гибель родачеловеческого!

– Ага, – нервно возразил Казидуб. – Попробуй скажичто-нить против демократии! Не отмоешься.

Я предложил со злой иронией:

– Попробуйте действовать на опережение. Обвиняйте их в томже самом. И вообще, если приперты к стене и не находите доводов, а страстнохочется не просто возразить, а сокрушить оппонента, то прибегните кизобретенному демократами отличному способу, проверенному и доказавшему своюубойную силу. Скажите громко с изумлением в голосе: «Да вы фашист!» – иневажно, о чем была дискуссия: о политике или способах рыбной ловли на блесну,сокрушенный оппонент сразу умолкнет, начнет жалко оправдываться, что-томямлить, краснеть и бледнеть, а вы можете гордо расправить крылья и поливатьего сверху пометом, время от времени бросая язвительные замечания, типа «расист»,«националист», «патриот», «а еще в шляпе».

Ростоцкий покачал головой:

– Нет.

– Что именно?

– Не катит.

– В каком пункте?

– В самой сути. Вы же сами – забыли, да? – еще раньшевысмеяли эти штампованные приемчики. Теперь всякий, кто такое вякнет, пугается,когда вокруг начинают ржать, как здоровые брабантские кони… Интересно, что этоза такие кони?

– Наверное, как наш Казидуб, – предположилМазарин. – Он еще тот… конь.

Казидуб поднялся, поморщился, ухватившись за поясницу. Ясмотрел с сочувствием, у крупных людей с излишней массой почти всегда проблемыс позвоночником, да и вообще с суставами и связками. Казидуб прошелся вдольстола, Мазарин сосредоточенно щелкал по клавишам, сортировал файлы. Ростоцкийдопивал кофе.

– Красиво, – послышался голос Казидуба.

Он остановился перед картиной на стене в массивной раме.Полоска моря занимает совсем немного места, все остальное пространство –великолепнейший закат: багровые тучи, оранжевые разрывы, золотые громады спурпурными краями.

Казидуб полюбовался. Вздохнул:

– Красиво… Великолепно. Просто сказочно!.. Вот так же точнонаблюдаем закат самого красивого и великолепного заблуждения человечества…Да-да, заблуждения, основанного на благородной и наивной вере, что раз все люди– от Бога, то все равны, и все имеют право голоса. Не просто право голосапожаловаться, а даже определять облик общества, в котором живут. Все предыдущиевека и тысячелетия, где управляли вожди, были названы жестоким и невернымвременем, всем дали равные права, равные возможности, равные голоса… И вотпростолюдины, все эти конюхи, лакеи, комедианты и прочая чернь – началиправить…

Он потемнел, как будто потолок, откуда льется свет, застлалагрозовая туча. Ростоцкий сказал сочувствующе:

– Михаил Потапыч, заблуждение в самом деле было прекрасным иблагородным! Недаром же охватило все молодые государства Европы. Устояли толькостарые, древние, неторопливые, все видавшие, в том числе и демократию вкаких-нибудь своих областях и мелких королевствах. Теперь вся Европа, пострадавшаяот неудач демократии больше, чем Россия от попытки построить коммунизм, вглухой обороне. США в этом случае тоже пристегиваю к Европе, ибо те недоумки заокеаном не больше, чем вымахавший сын-переросток, крепкий мускулами, но слабыйна голову.