Ростоцкий слушал невнимательно, по лицу видно, что мыслямидалеко, спросил невпопад:

– Господин президент, так как насчет видеокамер вприсутственных местах? Нужно чуточку отщипнуть от какой-то статьи в бюджете!Демократы начнут жаловаться, что ущемляются свободы, зато сколько преступленийне просто раскроем, но и предотвратим! Народ, зная, что могут следить изаписывать на пленку… хотя у нас все пишется на хард, будет вести себя кудаскромнее!

Казидуб повернулся от картины, лицо в багровых тонах, самвесь как в червонном золоте, в глазах красные огни, заявил громыхающим голосом:

– А что? Эти фэйс-контроли везде и всюду позволятподдерживать основной принцип имортизма, верно? Не простое уклонение от зла илинеучастие во зле, а активное творение добра! К примеру, если мог перевестистарушку через улицу, но не перевел, то хоть и неподсуден по старым за то, чтобабка под машину, но подсуден по законам имортизма…

Мазарин перебил:

– Ну так и сразу под суд! Представляю, что начнется… Если быу нас рубили руки за воровство, уже рубили бы протезы! А ты – за какую-тобабку…

Казидуб смотрел исподлобья, как матадор на быка, возразил:

– Тогда можно сперва что-то вроде штрафов. Даже таких,виртуальных. Мог перевести старушку, а не перевел – получи минус. Могостановить мальчишку, что пишет на стене матерное слово, но прошел мимо – ещеминус. И всякий раз это должно обнародоваться.

– Так сколько это же будет, заколеблешься про всех читать…

Ростоцкий сказал живо:

– А можно пока начать только с депутатов Думы. А потомпостепенно расширять, расширять круг… На их помощников, на директоров крупныхпредприятий, на банкиров, на генералов.

Казидуб перебил, оживляясь:

– Это если по стране! Но если брать район, то мне по фигу,перевел ли старушку господин Говнюк в Новодрищенске. А вот переводят листарушек в моем городе, районе и не дают ли рисовать скверные слова на стенахмоего дома, это мне интересно! И всем жильцам моего дома. Так что камерыфэйс-контроля вполне могут приносить пользу даже на самом низком уровне.

Мазарин кивнул, потянулся, сладко хрустнув суставами.

– Это уже ближе к реальности. А то совсем уж размечтались!Мы силовые министры или мечтательные поэты? Как же, старушек переводить…Маньяки школьников насилуют прямо на улицах, а менты будут на старушках очкизарабатывать. Главное, чтобы не начали смягчать наказания! Больше всегострашусь, что демократы нас заклюют со своим общечеловечизмом. Ты, РостиславИртеньевич, не жмись, говори сразу, из-за чего начал. Кроме разрешения, тебеведь нужны и деньги, верно? И специалистов армию…

Ростоцкий сказал:

– Были бы деньги!

Он смотрел с надеждой, я ответил осторожно:

– Вряд ли в казне сундуки полны золотом. Но мы на дняхсоберемся, чтобы перераспределить в стране очень многое. Понятно же, что камерыфэйс-контроля куда нужнее, чем… ладно, умолчу.

Александра чуточку приоткрыла дверь, на лице тревожноеожидание.

– Что там? – спросил я.

– Прибыл министр иностранных дел, – сообщилаона. – Правда, теперь уже не министр. Вы ему назначили. Онпоинтересовался, не случилось ли чего, уже лишних полчаса… А прежний президентвсегда минута в минуту.

Я не успел ответить, Казидуб поднялся, развел руками:

– Наша вина! Засиделись, засиделись, бессовестно, простобесстыдно пользуясь добросердечием господина Печатника.

Ростоцкий тоже поднялся, но Мазарин бросил быстрый взгляд наАлександру, на меня, предложил:

– Примите при нас. Честно. У нас добрые отношения, а онувидит, что мы на вашей стороне.

А Казидуб громыхнул:

– Верно-верно. Не пренебрегайте и таким крохотным камешкомна чаше весов.

Я поколебался с ответом, не люблю, когда подсказывают инаправляют, но Александра перехватила взгляд главного фээсбэшника, исчезла. Вкабинет вошел не то прусский барон, не то английский лорд, может быть даже,бельгийский князь, я озлился на себя за такие сравнения, у нас своих князей играфьев хватало, как гуси ходили, да истребили начисто, не начинать же эту дурьпо новой…

Статный, рослый, представительный, как говорят о мужчинахуже не только женщины, но и политики, тоже по– женски признавшие, что имидж –это все, с породистым лицом, и в его возрасте, что «за шестьдесят», сохранившийи хорошую фигуру, и выразительное лицо, где не дал отразиться ни болезням, нидаже порокам.

Я засмотрелся на его белые-белые брови, про такие говорят,что как припорошенные инеем, но у Потемкина не припорошенные, а сам иней:густой, плотный, нависающий плотными карнизами. Такие брови я видел раз вжизни, в детстве на улице, на человека оглядывались, даже сейчас Казидуб иМазарин, дружбаны Потемкина, все равно в первую очередь посмотрели на этиудивительные брови, они как бы подчеркивали значительность вообще-то вполненормального лица.

Помню, у моего отца брови тоже вдруг начали расти, волосыстали толстыми и блестящими, какая-то гормональная перестройка, но отецрегулярно состригает лишнее, вернее, в парикмахерской девушки сами емусостригают, это как бы естественно, все равно что побриться, но ведь вошло же вмоду выглядеть небритым, так что и с такими бровями человек добивается некоегоэффекта. По крайней мере, Потемкина слушают, видимо, внимательнее, чем если быон был с бровями стандартного размера.

Он коротко взглянул на меня, словно прочел мои мысли, яторопливо отвел взгляд, дабы не давать ему понять, что я раскусил его в такомвообще-то невинном трюке для привлечения внимания, а он остановился, отвесивкороткий поклон. Я протянул руку, он принял с истинно княжеским достоинством, ясказал тепло:

– Гавриил Дементьевич, рад вас видеть в добром здравии. Яхотел бы просить вас снова принять на себя бремя министра иностранных дел…

– И сразу начинать работать, – добавил Казидуб.

Он обменялся с Потемкиным крепким рукопожатием, подошлиРостоцкий и Мазарин, все начали пожимать руки, Мазарин сказал многозначительнос настойчивостью в голосе:

– Впрягайтесь без раскачки. Мы уже работаем.

Потемкин посмотрел на меня с недоверием:

– И как вы их сумели запрячь?..

– Имортизм, – ответил я.

Он поморщился:

– Придурки… Я их в свою партию аристократов записал!.. Такнет же, за Оглоблева проголосовали. Если вы всерьез, господин президент, то яохотно вернусь к прежней работе.

– Почему я могу быть несерьезным?

– Ну, все-таки я ваш соперник в борьбе за президентскоекресло.

– Борьба закончена, – сказал я, – начинаемразгребать конюшни. А лучше вас дипломата нет во всей России. Говорят, даже напланете.