– Нет, конечно, – сказал уязвленный Уллман. – Все ковры мылис шампунем всего два дня назад.

Венди и сама бросила взгляд на дорожку в холле. Симпатичная,но, если настанет день, когда у нее будет собственный дом, такую онаопределенно не выберет. На темно-голубом фоне сплеталось что-то вродесюрреалистических джунглей, там было множество лиан, дикого винограда иусеянных экзотическими птицами деревьев. Трудно было сказать, что это за птицы,потому что весь узор был совершенно черным и виднелись лишь силуэты.

– Тебе нравится ковер? – спросила она у Дэнни.

– Да, мам, – лишенным выражения тоном ответил он.

Они прошли по приятно широкому холлу. Обои былишелковистыми, более светлого голубого тона, чтобы сочеталось с ковром. Черезкаждые десять футов на высоте примерно семи футов помещались электрическиесветильники, стилизованные под лондонские газовые фонари, поэтому лампочкипрятались за стеклом туманно-кремового оттенка, перехваченным крест-накрестжелезными полосками.

– Как они мне нравятся, – сказала Венди.

Довольный Уллман кивнул.

– Мистер Дервент поставил их после войны – второй мировой, яхочу сказать, – по всему отелю. Фактически, почти весь – хотя и не совсем –интерьер четвертого этажа – его идея. Вот номер 300. Президентский люкс.

Он повернул ключ в замке двустворчатой двери красного дереваи распахнул ее настежь. От явившейся их взорам западной панорамы в окнегостиной все разинули рты – наверное, того Уллман и добивался. Он улыбнулся.

– Вот это вид, верно?

– Да уж, – сказал Джек.

Окно занимало почти всю длинную стену гостиной, а за ним,прямо меж двух зазубренных вершин, стояло солнце, льющее золотой свет на скалыи сахарно-белый снег высоких пиков. Облака по бокам и сзади от этогопросто-таки предназначенного для почтовой открытки пейзажа тоже были подкрашенызолотом, а ярко сверкающие снопы солнечных лучей медленно угасали в темныхмохнатых омутах ниже границы леса.

И Джек, и Венди были столь поглощены этим зрелищем, что необратили внимания на Дэнни – тот тоже не сводил глаз, но не с окна, а с тогоместа, где открывалась дверь в ванную, с красно-бело-полосатых шелковистыхобоев слева от себя. И его аханье, слившееся с «ах!» родителей, не имелоникакого отношения к красоте.

На обоях запеклись большие пятна крови, испещренные крошечнымикусочками какого-то серовато-белого вещества. От этого Дэнни затошнило. Этонапоминало написанную кровью безумную картину, сюрреалистический офорт,изображающий запрокинутое от боли и ужаса человеческое лицо с зияющим ртом иснесенной половиной черепа.

(Так что если увидишь что-нибудь… просто отвернись, а когдаопять посмотришь, все исчезнет. Сечешь?) Дэнни нарочно перевел взгляд на окно,соблюдая осторожность, чтобы по выражению его лица нельзя было ни о чемдогадаться, а когда его руку накрыла мамина, он взялся за нее, следя, как бы невцепиться или не подать какой-нибудь иной сигнал.

Управляющий говорил папе что-то о том, что следуетубедиться, закрыто ли это большое окно ставнями, иначе сильный ветер разобьетего. Джек кивал. Дэнни осторожно взглянул на стену еще раз. Большое пятнозасохшей крови исчезло. Маленьких серо-белых пятнышек, разбрызганных по нему,тоже не было.

Потом Уллман вывел их из номера. Мама спросила у него, какон считает, горы симпатичные? Дэнни сказал «да», хотя на самом деле горы егоникак не волновали. Когда Уллман закрывал за ними двери, Дэнни оглянулся черезплечо. Кровавое пятно вернулось, только на сей раз оно было свежим. Онорастекалось. Уллман, глядя прямо на пятно, продолжил беглые сообщения насчетостанавливавшихся здесь известных людей. Дэнни обнаружил, что сильно, до крови,прикусил губу, и даже не почувствовал этого. Пока они шли по коридору, оннемножко отстал от остальных, утер тыльной стороной руки кровь и подумал про(кровь) (мистер Холлоранн видел кровь или что-нибудь похуже?) (не думаю, чтотакие штуки могут причинить тебе вред).

Во рту Дэнни притаился крик, но он не выпустил его. Папа смамой не умеют видеть такие вещи; они никогда этого не умели. Он промолчит.Мама с папой любят друг друга, вот это настоящее. Прочее напоминало картинки вкнижке. Некоторые были страшными, но причинить вреда не могли. «Они… не могут…причинить вред…»

Мистер Уллман провел их по коридорам, которые извивались исворачивали, как в лабиринте, и показал еще несколько номеров на четвертомэтаже. Тут, наверху, сплошь луки, сказал мистер Уллман, хотя никаких луковДэнни не видел. Он показал им комнату, где один раз останавливалась леди поимени Мэрилин Монро – она тогда вышла замуж за человека по имени Артур Миллер(Дэнни смутно понял, что вскоре после того, как они пожили в «Оверлуке»,Мэрилин с Артуром РАЗВЕЛИСЬ).

– Мам?

– Что, милый?

– Если они были женаты, почему у них разные фамилии? У вас спапой фамилия одна.

– Да, Дэнни, но мы-то не знаменитости, – сказал Джек. –Знаменитые женщины сохраняют свою фамилию даже после того, как выйдут замуж,потому что фамилия – это их кусок хлеба с маслом.

– Хлеба с маслом, – повторил совершенно заинтригованныйДэнни.

– Папа хочет сказать, что люди привыкли ходить в кино исмотреть на Мэрилин Монро, – сказала Венди, – но им может не понравиться, еслиони придут и увидят Мэрилин Миллер.

– Почему? Это все равно будет та же самая леди. Разве никтоне догадается?

– Да, но… – она беспомощно посмотрела на Джека.

– Однажды в этом номере останавливался Трумэн Капоте, –нетерпеливо перебил Уллман. Он открыл дверь. – Это было уже при мне. Ужасномилый человек. Европейские манеры.

Ни в одном из этих номеров не было ничего примечательного(вот только луков, которые не переставал упоминать мистер Уллман, там не было)– ничего, что испугало бы Дэнни. Фактически, на четвертом этаже Дэннивстревожило еще только одно; но почему – он не мог сказать. А встревожил егоогнетушитель на стене в том месте, где коридор сворачивал, возвращаясь к лифту.Тот, раскрытый, зиял в ожидании, как рот, полный золотых зубов.

Огнетушитель был несовременным; плоский шланг, раз десятьобвивавший его, одним концом крепился к большому красному вентилю, а другойзаканчивался латунным наконечником. Витки шланга удерживал красныйметаллический обруч на шарнире. В случае пожара можно одним сильным толчкомоткинуть такой обруч с дороги – и шланг ваш. Это Дэнни понимал, ему хорошоудавалось сообразить, как работают вещи. К тому времени, как Дэнни стукнуло двас половиной, он уже отпирал защитные дверки, которые отец сделал на верхней площадкелестницы в их стовингтонском доме. Он понял, как работает замок. Папа называлэто сноровкой. У некоторых сноровка была, а у некоторых – нет.