Пока что стояла сверхъестественно красивая осень. Все тринедели, что Торрансы провели здесь, один золотой денек сменялся другим.Прохладный, бодрящий утренний воздух днем прогревался до шестидесяти схвостиком – это как нельзя лучше подходило для того, чтоб взобраться на покатуюкрышу западного крыла «Оверлука» и перестелить там черепицу. Джек честносознался Венди, что работу можно было закончить еще четыре дня назад, только онпосчитал, что спешить некуда. Вид, открывавшийся сверху, был столь эффектным,что перед ним бледнела даже панорама за окном президентского люкса. Более того,успокаивала сама работа. На крыше Джек чувствовал, как исцеляется от ноющих ранпоследних трех лет. На крыше он чувствовал, как обретает душевное равновесие.Те три года начинали казаться путаным кошмаром.

Черепица сильно прогнила, часть ее полностью сдуло ураганамипрошлой зимы. Все это он отодрал и сбросил с края крыши, вопя во все горло«Воздух!» – ему вовсе не хотелось попасть в Дэнни, если тот ненароком забредетсюда. Когда оса добралась до Джека, он как раз вытаскивал наружу изношенныйболт.

Ирония заключалась в том, что каждый раз, взбираясь накрышу, Джек сам себя предупреждал: осторожней, не наступи на гнездо; на такойслучай при нем была дымовая шашка. Но нынче утром тишина и покой были такимиполными, что его бдительность ослабла. Он снова очутился в мире медленносоздаваемой им пьесы, набрасывая начерно сцену, над которой будет работатьвечером. Пьеса продвигалась очень неплохо и, хотя Венди высказывалась мало, онзнал, что жена довольна. Не давалась решающая сцена между директором школы,садистом Денкером, и Гэри Бенсоном, юным героем пьесы – на ней Джека заколодилов последние несчастные полгода в Стовингтоне, в те шесть месяцев, когдастрастная жажда напиться бывала столь сильна, что ему едва удавалосьсосредоточиться на уроках в школе, не говоря уже о сверхпрограммныхлитературных притязаниях.

Но вот уже двенадцать вечеров, стоило Джеку усесться за свойундервуд той модели, что ставят в конторах (его он позаимствовал из главногоофиса с первого этажа), как препятствие под его пальцами исчезало столь жеволшебным образом, как растворяется во рту сахарная вата. Почти без усилий емуудалось постичь душу Денкера (а этого все время недоставало), соответственночему он переписал большую часть второго акта так, чтобы все вертелось вокруг новойсцены. С течением времени все яснее становился третий акт, который крутился вголове у Джека, когда оса положила конец раздумьям. Он подумал, что мог бы задве недели вчерне набросать акт, а к Новому году закончить чистовик проклятойпьесы целиком.

В Нью-Йорке у него был литагент – упрямая рыжеволосаяпробивная дамочка по имени Филлис Сэндлер, она курила «Герберт Тэрейтон», пилаиз бумажного стаканчика «Джим Бим» и полагала, будто литературный свет клиномсошелся на Шоне О'Кейси. Она продала три рассказа Джека, включая тот, чтонапечатал «Эсквайр». Джек уже сообщил Филлис про пьесу под названием «Маленькаяшкола», описав основной конфликт между талантливым ученым Денкером,опустившимся до того, что он превратился в жесткого, ожесточающего другихдиректора новоанглийской школы на переломе века, и Гэри Бенсоном, учеником,который видится Денкеру самим собой в молодости. Филлис ответила, выразивинтерес, и предостерегла, что прежде, чем садиться за пьесу, Джеку следуетперечитать О'Кейси. В этом году она написала ему еще раз, спрашивая, где, чертпобери, пьеса. Джек в кислом тоне ответил, что «Маленькая школа» бессрочно – ане исключено, что и навсегда – застряла на полпути от руки к бумаге в той«любопытной интеллектуальной Гоби, которая известна, как авторский затык».Теперь создавалось впечатление, что Филлис и впрямь имеет шанс получить пьесу.Хороша пьеса или нет, поставят ли ее когда-нибудь – вопрос совсем иногопорядка. К тому же Джека, кажется, такие проблемы не слишком заботили. Визвестном смысле он чувствовал, что камнем преткновения была сама пьеса в целом– колоссальный символ неудачных лет в Стовингтонской подготовительной; символженитьбы, которую Джек чуть было не доконал подобно севшему за руль старойразвалюхи рехнувшемуся мальчишке; символ чудовищного нападения на сына,инцидента с Джорджем Хэтфилдом на автостоянке – инцидента, который нельзя былопо-прежнему рассматривать, как очередную внезапную разрушительную вспышкусвоего темперамента. Теперь Джек думал, что проблема его пьянства частичнопроизрастала из неосознанного желания освободиться от Стовингтона, а ощущение,что деваться некуда, душило любой писательский порыв. Он бросил пить, но жаждасвободы не уменьшилась. Отсюда – Джордж Хэтфилд. Теперь от тех дней осталасьтолько пьеса на столе в их с Венди спальне, а когда он закончит ее и отошлет внью-йоркское агентство Филлис, можно будет вернуться к иным вещам. Не к роману(Джек пока не был готов ринуться в трясину обязательств еще на три года) но кнескольким рассказам – несомненно. Может статься, к сборнику рассказов.

Осторожно передвигаясь на четвереньках, Джек прополз вниз поскату крыши, миновав отчетливую границу между новой зеленой черепицей иучастком, который только что закончил расчищать. Добравшись до края участкаслева от вскрытого осиного гнезда, Джек неуверенно направился к нему, готовыйдать задний ход и слететь вниз по лестнице на землю, как только дело запахнеткеросином.

Он склонился над местом, где снял черепицу, и заглянул.

Гнездо лепилось в пространстве между старым болтом иподостланными под самую черепицу досками три на пять. Черт, и здоровое же онобыло! Сероватый бумажный шар показался Джеку чуть меньше двух футов в диаметре.Формы он был неправильной, потому что щель между планками и болтом былаузковата, но Джек подумал, что все-таки маленькие педики поработали на славу.Поверхность гнезда кишела неуклюжими, медленно передвигающимися насекомыми. Этобыли крупные недоброжелательные твари – не те в желтых пиджачках, что поменьшеи поспокойнее, нет, это были бумажные осы. От осенней прохлады они отупели,стали медлительными, но Джек, с детства хорошо знакомый с осами, счел, что емуповезло – он отделался только одним укусом. Да, подумал он, найми Уллманработника в разгар лета, тот, разобрав именно этот участок крыши, был бы дочертиков удивлен. Да уж. Когда на вас садится сразу дюжина бумажных ос ипринимается жалить лицо, руки, плечи, ноги прямо сквозь штаны, вполне можнопозабыть, что до земли

– семьдесят футов. Пытаясь удрать от них, можно простоухнуть с края крыши. И все – из-за маленьких созданий, самое крупное из которыхвсего-то длиной с половину карандаша.

Где-то, то ли в воскресной газете, то ли в журнальнойстатье, он читал, что семь процентов всех смертей в автомобильных катастрофахне имеют объяснения. Никаких механических неисправностей, никакого превышенияскорости, все трезвые, погода хорошая. Просто на пустынном отрезке дорогиразбивается одинокая машина, и единственный покойник – водитель – не способенобъяснить, что произошло. В статье приводилось интервью с полицейским, потеории которого многие из этих так называемых «аварий на пустом месте»происходят из-за оказавшегося в машине насекомого. Осы, какой-нибудь пчелы,может быть, даже паука или мошки. Охваченный паникой водитель пытается прихлопнутьего или выпустить, открыв окошко. Не исключено, что насекомое кусает его. Можетбыть, водитель просто теряет управление. Так или иначе, бум!.. все кончено. Анасекомое, обычно совершенно не пострадавшее, с веселым жужжанием удаляется отдымящихся развалин поискать лужок позеленее. Джек вспомнил, что полицейскийстоял за то, чтобы патологоанатомы на вскрытиях таких жертв смотрели, нет лиукусов насекомых.