Люда отломила ложечкой второй кусок торта и приняласьзадумчиво жевать, не сводя с Грушина глаз.

– Вы считаете, что мы непременно должны познакомиться друг сдругом поближе?

– Конечно. Тем более вы уже приехали. Стоит ли упускатьтакой шанс? Мы ведь понравились друг другу...

Люда продолжала молча расправляться с тортом, пытаясьизловить мысли, которые разбежались, как всполошенные куры. «От этого парнятолько что ушла жена. Ушла к другому! Возможно, ему хочется немедленноотомстить ей и сразу же закрутить новый роман... Или он – бабник, привыкшийволочиться за каждой юбкой, попадающей в поле его зрения». Плохие мысли самилезли в голову. Тогда как добрые, обнадеживающие улетали в окно одна за другой,словно верткие воздушные шары.

Но профессор отнюдь не был похож ни на брошенногострадальца, ни на бабника. Наоборот, он выглядел ранимым, несмотря на бронювозраста, научные регалии и внешнюю сухость.

С самого детства отец учил Люду полагаться на интуицию, начутье, считая, что это поможет спастись, если придут трудные времена. «Слушайтолько сердце, – говорил он. – Когда перед тобой стоит неразрешимаязадача, закрой глаза и слушай, как оно бьется. Оно подскажет тебе, что нужноделать. Разум может ошибиться, сердце – никогда».

– Ладно, – сказала Люда вслух. – Сейчас я решу.

Она отложила ложечку и посмотрела в окно. Сумерки накрылидвор серым шифоном, сквозь него очертания предметов казались мягкими,размытыми, слегка нереальными. Облака тяжело дышали на соседних крышах,втягивая и раздувая бока, словно набегавшиеся собаки. Лунная чаша медленноналивалась тусклым золотом. Снизу ползла темнота, намереваясь проглотить всеживое.

Люда опустила ресницы и спросила себя, хочет ли онаостаться. Здесь, с этим человеком, которому она никто, и он ей никто...

Пока она сидела с закрытыми глазами, Грушин жадно ееразглядывал, чувствуя себя школьником, совершившим набег на женскую раздевалку.Если бы Люду нужно было описать, пользуясь бумагой и чернилами, он сделал быэто каллиграфическим почерком. Начав свое исследование с чуть подрагивающихгуб, слишком сочных для деловой женщины, он опустился ниже, озирая кремовую шеюс бойким родником пульса, потом скользнул взглядом по маленькой круглой груди изатаил дыхание, потому что от удовольствия ему захотелось мурлыкать, как Гане.

Почувствовав, что Люда сейчас откроет глаза, он оторвался отгруди и сосредоточился на бровях, поэтому ее взгляд ударил в него, как сильнопущенный мяч.

– Так вы согласны? – нетерпеливо спросил Грушин,яростно призывая на помощь судьбу, которая столько лет водила его за нос.

– Согласна, – ответила судьба Людиным голосом. –Останусь у вас до завтра. В конце концов, я не двужильная, чтобы сразу лететьобратно. Раз вы любезно предоставляете мне комнату...

Грушин так обрадовался, что не сумел этого скрыть. Хотя ему,конечно, хотелось казаться крепким орешком.

– Я рад, – сказал он и незаметно сжал руки в кулаки,впившись ногтями в кожу.

– Почему вы на меня так пристально смотрите? – спросилаЛюда, понизив голос.

– Я не пристально, – пробормотал Грушин. – Япросто смотрю. Думаю, не налить ли вам еще чаю?

Люда хотела сказать, что от чая у нее уже живот круглый, каку клопа, но не рискнула использовать столь живописное сравнение и простопокачала головой.

– Давайте так посидим, – предложила она.

Темнота, поднимавшаяся от земли, доползла до самого окна ибесшумно перелилась через подоконник, затопив кухню. Грушин не включал свет, исейчас оба втайне этому радовались. Потому что между ними возникло что-то тотакое... опасновозбуждающее. И оно здорово щекотало нервы.

Мелькая мягкими лапами, мимо проскользнул Ганя, оставив иходин на один. Грушин неожиданно встал, с шумом отодвинув табуретку. На его лицебыла написана такая мрачная решимость, словно он собрался пойти и утопиться.

Люда удивленно вскинула голову, глядя в его смутно белеющеелицо. Волнуясь, она схватила пустую чашку и принялась крутить ее в руках. Рукичуть заметно дрожали, а пульс частил, как у девчонки, которая еще ни разу нецеловалась.

– Люда! – сказал Грушин с надрывом.

Его глаза превратились в два буравчика.

– Да-да?

– Люда, встаньте.

– Вы прямо как строгий учитель, – пробормотала она, новсе-таки послушно поднялась на ноги. Поставила чашку и ухватилась пальцами закрай стола. – Ну вот...

Они замерли, разделенные столом, и смотрели друг на друга,шумно дыша. Сердце колотилось у одного в ушах, у другого в горле.

Грушин ни о чем не думал. Он только успел удивиться, что вголове у него нет ни единой мысли, а тело кажется пустым и легким, какпенопласт.

– Люда, идите сюда, – потребовал он все тем жезамогильным голосом.

– Лучше вы идите, – ответила та излишне оживленным тоном. –У меня, знаете, почему-то отнялись ноги.

Вероятно, с ногами проблемы были не только у нее, потому чтоГрушин двинулся в обход стола с проворством Робокопа, тяжело ступая и топаятак, будто на ногах у него были не велюровые тапочки, а тяжеленные сапоги.Подойдя ближе, он положил железные руки на плечи Люды и уверенно развернул ее ксебе лицом. И сразу ощутил, как она мелко дрожит, а дыхание ее горячее, чемкартофельный пар, которым его заставляли дышать в детстве, когда он болел.

– Люда, наверняка вы считаете, что чувства нуждаются вдлительной проверке и все такое, – сообщил он ей куда-то в лоб. – Нов жизни каждого мужчины бывают моменты, когда он поддается желаниям. –Подумал и добавил: – Даже против воли.

– Каждый человек имеет право поддаться своим желаниям, –негромко ответила Люда, не поднимая к нему лица.

– Правда? – спросил Грушин отрывисто. –Замечательно, что вы так думаете!

С этими словами он быстро прижал ее к себе и страстнопоцеловал в макушку.

– У меня... У меня подламываются коленки! – жалкимголосом сообщила Люда, ничуть не кокетничая. Скорее, это был крик о помощи.

Коленки у нее действительно подгибались от слабости исладкой истомы, охватившей все тело.

– Я держу вас, – ободрил Грушин и переместил руки сплеч на ее талию. Ее тело оказалось упругим и приятным на ощупь. – О чемвы сейчас думаете?

– О вас, – ответила Люда.

Подняла голову и, наткнувшись взглядом на сурово сложенныегубы Грушина, непроизвольно потянулась к ним. Поскольку губы не приблизились кней ни на миллиметр, она встала на цыпочки и поцеловала их сама. Сначалаосторожно, а потом более смело. Губы стояли насмерть. Тогда Люда обняла Грушиназа шею обеими руками и притянула к себе, как куст лещины, на верхушке котороговисела соблазнительная ореховая гроздь.