Она заставляет меня сесть на причудливый стулво дворике, вытирая грязь с клеенчатого фартука.

— Воду со льдом? — спрашивает она, явно ликуяпри мысли, что сейчас чем-то напоит меня.

— Ну конечно, — отвечаю я, и она упархивает накухню.

Задний двор из-за разросшихся деревьевприобрел какую-то своеобразную симметрию. Он простирается по крайней мере ярдовна пятьдесят, прежде чем упереться в густую живую изгородь. Сквозь деревьявиднеется крыша соседнего дома. Во дворе аккуратные куртины, маленькие клумбы сразнообразными цветами, за которыми требуется немалый и довольно кропотливыйуход с ее стороны или кого-нибудь еще. На кирпичной площадке у заборавозвышается фонтан, но воды в нем нет. Между деревьями на измочаленных веревкахвисит старый гамак, колеблющийся под ветерком. В траве не видно сорняков, но еенеплохо бы подстричь.

Мое внимание привлекает гараж. У него двеоткрывающиеся и внутрь, и наружу двери. Сейчас он закрыт. С одной стороныкладовая с задраенными наглухо окнами. А сверху помещается нечто вродемаленького мезонина, к которому ведет деревянная лестница, огибающая угол искрывающаяся позади. У мезонина два больших окна, смотрящие на дом, одно сразбитым стеклом. Наружные стены увивает плющ, такое впечатление, словно он прорастаети в разбитое окно.

Мезонин кажется довольно вместительным.

Мисс Берди выпрыгивает через двойныефранцузские двери с двумя высокими стаканами воды со льдом.

— Как вам нравится мой сад? — спрашивает она,садясь поближе ко мне.

— Он прекрасен, мисс Берди. И здесь такспокойно.

— Этот сад — моя жизнь. — Она широким жестомобводит пространство и выплескивает воду на мои колени, совершенно не замечаяэтого. — Ему я отдаю все свое время. Я люблю его.

— Он очень красив. Вы сами делаете всю работу?

— О, большую часть. Я плачу мальчику, чтобыраз в неделю он подрезал траву, тридцать долларов, можете себе представить? Араньше это стоило всего пять. — Она отхлебывает воду и чмокает губами.

— А что там наверху, небольшая комнатка? —спрашиваю я, указывая на гараж.

— Там некоторое время жил один из моих внуков.Я сделала ванную, маленькую кухню, и там было очень хорошо. Он учился в школепри Мемфисском университете.

— И долго он там жил?

— Недолго. Но я не хочу говорить о нем.

Это, наверное, один из тех, кого она выкинулаиз завещания.

Когда большую часть времени проводишь, стучасьв двери юридических контор, умоляя о работе, а тебя отфутболиваютшлюшки-секретарши, то утрачиваешь многие предрассудки и нерешительность. Кожагрубеет. Отказ воспринимается легко, потому что самое худшее, что с тобой можетслучиться, — это услышать слово «нет», но к этому быстро привыкаешь.

— Вы, наверное, не заинтересованы в том, чтобысдать сейчас это помещение? — спрашиваю я наудачу, почти не колеблясь иабсолютно не испытывая никакого страха перед отказом.

Ее стакан как бы повисает в воздухе, и онаглазеет на комнатку над гаражом, словно впервые ее там увидела.

— Сдать кому? — спрашивает она.

— Я бы там с радостью поселился. Она такая приятнаяна вид, просто очаровательная, и там, наверное, очень тихо и спокойно.

— Как в могиле.

— Правда, совсем на небольшой срок. Ну, покане начну работать и не стану на ноги.

— Вы бы ее сняли, Руди? — Она смотрит на менянедоверчиво.

— С радостью, — отвечаю я с полулицемернойулыбкой. — Для меня это просто самое прекрасное место. Я одинок, живу оченьтихо и не могу много платить за аренду помещения.

Нет, это просто самое лучшее, что может быть.

— А сколько вы сможете платить? — спрашиваетона скрипучим голосом, словно адвокат, шпыняющий разорившегося клиента.

Я не ожидал вопроса и не очень осторожен.

— Не знаю. Вы ведь хозяйка. Сколько стоитаренда такого помещения?

Она крутит головой, глядя растерянно надеревья.

— Как насчет четырех, нет, трех сотен долларовв месяц?

Очевидно, мисс Берди еще никогда не сдавалаквартиру.

Она берет цифры из воздуха. Это счастье, чтоона не начала с восьми сотен в месяц.

— Думаю, надо сначала взглянуть на помещение,— говорю я осторожно.

Она вскакивает.

— Ну, там довольно запущено. Я использовалаего как кладовку десять лет. Но мы там все почистим. И водопровод сканализацией, наверное, работают. — Она берет меня за руку и ведет прямо потраве. — Только надо подключить воду. Не уверена, правда, как насчет отопленияи проветривания. Там есть кое-что из мебели, но немного, старые вещи, которые ятуда оттащила.

Она поднимается по скрипучим ступенькам.

— А вам нужна мебель?

— Немного.

Перила шаткие, и такое впечатление, что всяпостройка качается.

В юридическом колледже вы наживаете себеврагов. Конкуренция может быть жестокой и беспощадной. Люди учатся обманывать инаносить удар в спину. Это тренировка для вступления в реальный мир. У насздесь была драка, на первом году моего обучения, когда два студента-третьекурсникастали во время инсценированного судебного заседания орать друг на друга, апотом пустили в ход кулаки. Их исключили, но потом снова приняли. Наш колледжнуждается в плате за образование.

Здесь немного людей, которые мне действительнонравятся, и один или два, к кому я питаю отвращение. Вообще-то я стараюсь непозволять себе ненависти к людям. Но сейчас я ненавижу одного хорька, которыйустроил мне гадкую штуку.

В нашем городе печатается бюллетень,извещающий о судебных заседаниях и финансовых издержках, «Ежедневный вестник»,и, помимо объявлений о разводах и всяких других жизненно важных событиях, онпечатает список дел по банкротствам. И этот мой приятель или группа приятелейрешили, что будет здорово извлечь мое имя из юдоли печали и осветить в прессена основе статьи седьмой, связанной с заявлениями о банкротстве, этакий лакомыйкусочек свежих новостей на угощение всему нашему юридическому колледжу.Извещение гласило: