Половцев появился через несколько минут во вполне приличномтренировочном костюме. Мокрые волосы зачесаны назад, взгляд осмысленный.

— Что случилось, господа? — спросил онаристократическим тоном. — Царь убит, правительство пало? — И уженормальным голосом уточнил: — Какого черта вы приперлись среди ночи?

Майя показала ему глазами на чашку, он, кивнув в знакблагодарности, проглотил кофе и крякнул. Потом повернулся к Сильвестру испросил, как недавно Веру Витальевну:

— Ну?

— Майя получила от вас письмо, которое еерасстроило, — объяснил Сильвестр, все это время пытавшийся понять, в чемсоль записки, которую они принесли с собой.

— Письмо? От меня? — изумился Стас.

Вообще-то он кое-что помнил. И приход маленькой настырнойженщины, и почтовый набор, и бумагу с завитушками… Он что-то такое писал, безсомнения. Кажется, любовное письмо. Блин! Любовное письмо.

— Я действительно писал, — сказал он мрачно, косяна Майю налившимся кровью глазом. — Только не вам, а ей. Вот с ней я ибуду разговаривать.

— Ладно, — легко согласился Сильвестр, хмыкнув. —Я в комнату пойду, телевизор посмотрю.

— И включите его погромче, — посоветовал Стас.

Майя стояла ни жива ни мертва. Она понятия не имела, чтопроисходит. Записка лежала у нее в кармане, и там было по-русски написано, чтонужно прийти немедленно, чтобы поговорить о витаминах. Чего в этом такогосекретного? И почему — приходите скорее?

Стас не помнил о том, как он сформулировал свои мысли,полагая, что написал все, о чем размышлял — о любви, женитьбе, страстныхпоцелуях, яичнице. Он готов был даже пообещать бросить пить, если Майясогласится разделить с ним жизнь. Или он не писал так подробно, а тольконамекнул?

Собравшись с силами, он посмотрел девушке в глаза и увидел,что она смущена. Это его немного приободрило.

— В общем, конечно, нужно было сказать этоустно, — промямлил он, не представляя, как выкарабкаться из сложившейсяситуации. Попадись ему эта тетка, он бы ее… — Хотелось бы узнать вашемнение. Об этом.

— О чем? — тотчас спросила она.

— Ну… О том, что я написал.

— Но я не очень хорошо в этом разбираюсь, —призналась Майя, имея в виду те самые витамины, о которых он приглашал еепоговорить.

— Так это просто замечательно! — одобрилСтас. — Но решение-то принять вы можете, правда?

— Сейчас этого добра так много, что просто глазаразбегаются, — продолжала Майя, силясь понять, зачем он прогналСильвестра.

Стас озадачился. «Какого добра? — подумал он. —Мужиков, предлагающих руку и сердце, что ли?»

— Ну, я ж не кто-нибудь, — сказал он, пробуяхрабриться, хотя на душе было паршиво и щеки начали подозрительно гореть, как вседьмом классе, когда его изловил директор школы возле женской раздевалки.

— Понятное дело, — согласилась Майя, тожепочему-то разрумянившись.

Стас вел себя странно, нельзя было не признать. Непохоже,что у него белая горячка. И он значительно протрезвел после ледяного душа. Майязнала, что душ был ледяным, потому что уже не в первый раз присутствовала при«самовытрезвлении» старшего лейтенанта.

— Я посуду умею мыть, — сказал тот. — Полмогу протереть мыльной тряпкой. Картошку опять же почистить. И курить стану набалконе. И пить перестану. Ну, сокращу то есть.

Выглядело это так, будто он себя расхваливает, как товар наярмарке. Майя смотрела на него во все глаза.

— Это правильно, — осторожно заметила онанаконец. — Пить не надо. Это дело такое — смешаешь то и то, получитсядрянь какая-нибудь.

«Чего смешаешь-то? — подумал Стас. — Женщину сводкой? Действительно, лучше не смешивать».

— Ну, тогда давайте я вас поцелую, что ли? —спросил он неловко, не представляя, что нужно делать дальше. Никогда прежде онне думал, что станет затесываться в женихи таким вот странным способом.

— Вы меня поцелуете? — не поверила Майя. —Зачем?

— Как — зачем? — неожиданно рассердился Стас. Непривык он выглядеть дураком. Никогда никому не позволял над собойсмеяться. — Разве мы не пришли к соглашению?

— О витаминах? — на всякий случай уточнила Майя,решив, что кто-то из них точно сошел с ума.

— О каких витаминах? — удивился старший лейтенант.

— О которых мы должны были срочно поговорить.

Половцев молчал целую минуту. Но, в конце концов, он все жеработал оперативником, хотя в настоящее время и находился слегка не в форме.Поэтому когда минута прошла, он попросил:

— Дайте-ка мне ту записку, которая привела вас сюда встоль поздний час. И вообще, не пора ли нам перейти на «ты». А то глупостькакая-то выходит — почти поцеловались, а все «выкаем».

— Ладно, — легко согласилась Майя, которая и самаоб этом давно подумывала. — Разрешаю говорить мне «ты».

И она протянула ему записку. Половцев развернул, прочитал инеожиданно громко выругался:

— Твою мать!

— Старший лейтенант! — возмутилась Майя, прикоторой никогда еще не ругались так нагло и откровенно. — Что это вы себепозволяете?

— Мы перешли на «ты», — напомнил он, повеселев.

Да, он испытал огромное облегчение, потому что написал вовсене то, чего от него ждали. Однако как ни странно, к этому облегчениюпримешивалось и разочарование. А что, если бы все получилось? Неужели ондействительно мог бы жениться? Вот на этой самой девице, которая смотрит нанего, как медсестра на больного, самовольно отцепившего от себя «лишние»трубки.

— Стас, что ты себе позволяешь? — спросила Майя.Ей было непривычно называть Половцева по имени и на «ты», но ей этопонравилось. Пожалуй, ради такого дела стоило прогуляться ночью поулице. — И объяснишь ты мне наконец, что за срочность разговаривать провитамины? И почему ты Сильвестра прогнал?

Половцев, прознав, что он не сделал предложения руки исердца, заметно ожил, охамел и снова стал похож сам на себя.

— Хотел тебя поцеловать, — сказал он уже безовсякой робости. Ибо сейчас это было как бы не всерьез. Он бравировал, а забравадой легко спрятать подлинные чувства.

— Ну, ладно, поцелуй, — неожиданно для негосогласилась Майя. — Надеюсь, от тебя не слишком несет перегаром?

Половцев с сияющими глазами подступил к ней, сильной рукойобнял за талию, как будто собирался вести ее в вальсе, и сказал:

— Если не понравится, стукни меня по голове.

В самую последнюю секунду, когда она подняла к нему лицо иуже закрыла глаза, сердце Стаса неожиданно рухнуло вниз — так падает с огромнойвысоты что-то тяжелое и мощное, для того, чтобы в конце пути разлететься намелкие кусочки. Она нравилась ему безумно. И понравилась сразу — в тот самыймиг, когда он ее увидел. Однажды они уже целовались — и тогда он тоже был почтипьян. Однако воспоминание об этом поцелуе частенько возвращалось и вертелосьвнутри, словно умащивающаяся кошка. Теперь уж его никогда не выгнать.