Очередь за итальянскими валенками в сонном забытьи лепиласьвокруг ГУМа, когда со стороны Кремля к ней приблизились два деклассированныхэлемента в фирменных джинсах, а один долговязый еще и босой. Мало ношенныезамшевые туфли были у него связаны шнурками и перекинуты через плечо.

– Мужчина, туфельки не продаете? – вялопоинтересовалась гражданка из города Херсона.

Ей казалось, что она все еще спит. Она спала уже третьисутки в очереди за итальянскими валенками, которых, кажется, не существовало вприроде, и вдруг увидела на фоне исторических зубцов и башен долговязогоалкоголика с туфлями замшевыми на плече. Как прынц!

– Охотно, мадам! – встрепенулся прынц. –Сколько дадите?

Гражданка мечтательно улыбнулась:

– Пятерку дам молодчику, новенькую пятерочку.

. Так и не успев до конца проснуться, чтобы поверить в своесчастье, гражданка получила замшевых красавцев, а долговязый элемент веселозапрыгал с пятеркой в руках.

– Вухи! Иеху! – вопил он. – Живем!

Весть о немыслимой фантастической продаже фирменных замшевыхштиблет за пятерку словно огонек по бикфордову шнуру бежала вокруг ГУМа.

И вот произошел взрыв. Забыв итальянские валенки, очередьсломалась, преобразилась в толпу, окружила двух инопланетных пришельцев, укоторых было что продать по части обуви. Один пришелец, правда, был уже бос, нона втором красовались качественные вельветовые туфлишки. Толпа размахиваларуками, что-то выкрикивала, похоже было на стихийный митинг времен ПервойРусской Революции.

ПРОДАЙ, ГЕНАЦВАЛЕ, СВОИ ВЕЛЬВЕТЫ!

Таков был смысл народного порыва. Полнокровный кавказскийгражданин рявкал в лица пришельцев брызгами аджики:

– Полсотни даю!

– Вот грузины-гады – все перекупают! – закричаливокруг.

– Деньги у них не трудовые!

– Жулье!

Пришелец стащил с ног штиблеты вместе с носками, виранул всеэто хозяйство над головой и закричал:

– Дают пятьдесят! Кто больше?

– Семьдесят пять, мой хороший, семьдесят пять, –уже причитала виноградарь из Хорезма, простирая узкие гаремные руки. –Сынишке, сынишке…

– Сто! – гаркнул кавказец, сунул пришельцусотенную бумажку и вырвал туфли.

– Туфли ваши! Носки в виде премии! Брюки не трогать!Товарищи, товарищи! Брюки непродажные! Не стягивайте джинсов с товарища!

Десятки проворных рук ощупывали джутовые брючата пришельцев,дергали за молнии на ширинках.

– Продай! Продай! Продай страусы, братишка!

Схватившись за штаны, пришельцы устремились в бегство. Толпапреследовала их до середины площади, но на середине остановилась. Здесь уженачиналась зона действия священных построек, и войти туда с торговыми идеямибыло бы кощунством. Даже дети в толпе отлично понимали разницу между ГУМом иКремлем. Благодаря такой сознательности пришельцы благополучно удалились всокровенные тени и, шлепая босыми ногами по брусчатке, поплелись к розовеющейпод рассветным небом реке.

Очередь тогда мирно восстановилась и вновь облепила шедеврторгового зодчества. Идея итальянских валенок снова стала овладевать москвичамии гостями столицы.

Позднее на зады ГУМа, в Бумажный проезд, въехали трипреболыпущих трейлера, и из их пучин стали подниматься бесчисленные обувныекоробки с клеймом «Made in Czechoslovakia», «д-р Индра и народ».

– Чего-то забросили, – заволновалась очередь.

Оказалось, как раз вельветовые туфли прибыли, по четыредвадцать пара. Еще позднее все стало ясно – «Березка» РАЗВАЛЮТИЛА!

Сначала мы вовсе не хотели воровать

Ночной фармацевт, как ни странно еще не утратившийсочувствия к страждущим, выдал нам десять флакончиков валериановой настойки,здоровенную бутыль пантокрина и четыре тюбика болгарской зубной пасты.

Вот как нам повезло, а потом нам снова повезло: под аркойбывшего Дома правительства в мрачном холодном туннеле мы обнаружили длинный рядавтоматов с газированной водой. Чудо, конечно, состояло не в этом, автомат внаши дни обнаружить не трудно. Наше чудо, наша везуха заключалась в другом – вржавой пасти одного автомата стоял нетронутый стаканчик.

Мы хотели было тут и расположиться со своими лекарствами, новдруг из какого-то подъезда выскочил милиционер и побежал к нам по туннелю,заливисто свистя. Был он в довоенной еще форме, без погон, с петлицами, в беломшлеме и нитяных перчатках. Кого он тут охранял в этом проблеванном насквозьдоме? Может быть, это был даже и не милиционер, а только лишь призракмилиционера?

На всякий случай, однако, мы улепетнули от стража, показалиему свои пятки. Трусость, скажете вы? Позор? Нет, господа, ничего позорного вэтом нет, и если вы в Москве, Тиране или Каире улепетываете от милиции, то этоне трусость, но лишь благоразумие.

…Так мы украли стакан…

Как было хорошо на набережной у самой воды, вернее, умазутных пятен, закручивающихся в спираль и увлекающих за собою всяческуюдребедень. Здесь на гранитных ступенях мы и расположились. Сначала выпиливалерианку, а потом открыли бутыль с ветвистыми пантами северного оленя наэтикетке.

…Ах, какая досада, что нельзя пригласить сюда Толечку фонШтейнбока, нельзя перенестись хоть на миг в магаданскую тепловую яму «Крым»,где бэ-зеки дули пантокрин и тут же на нижнем ярусе проверяли его действие…

– Между прочим, от пантокрина хер так стоит, что хотьведро на него вешай, – сказал Этот.

– А зачем? – рассердился Тот. – Ублажатьвсяких истеричек? Хватит с меня!

Тот выжал в стакан тюбик «Поморина», зачерпнул из рекинемного нефти и долил ароматным настоем, магаданским любовным напитком.

– Пей! Гарантирую месяц полового спокойствия. Этотвыпил белую вязкую жидкость, а тот перед глотком умудрился еще почистить зубы.

Употребив все свои запасы, они блаженно растянулись поддосками пристани речных трамваев. Через некоторое время доски над нимизаскрипели, прошел пристанской матрос, глухим матюком приветствуя наступающееутро.

Уже горел на солнце купол Ивана Великого, над ним пускаллучи и ясно светился православный крест. Вскоре запылали маковки Успенскогособора и Церкви Ризоположения, и ветер прошел по реке, не обойдя и наши опухшиелица, и взмыл вверх, чуть шевельнул рубиновые звезды, а потом защелкал алымфлагом над зеленым куполом Свердловского зала. У Этого под досками пристанивдруг дыхание перехватило от судороги патриотизма.