class="p1">Наконец Улите наскучило тренировать друга. Она вышла из воды, встряхнула мокрыми волосами и, довольная собой, выжала на себе льняную майку. Блестящие капли воды покатились по ее ладоням и упали на горячий песок. Июль в тайге оказался неожиданно душным. Томительная жара вынуждала деревенских работать прохладными вечерами, а днем вытирать грязными руками катившийся по лицам пот. Дети до ночи играли, веселились и дурачились, росли, как трава на лугу, дикие, безнадзорные. Впрочем, никто не спешил жаловаться. Такие ребята быстро вырастали и понимали, что в родной тайге им больше нечего делать: ни колледжа, ни тем более института тут не было. Нужно было уезжать. Лишь некоторые оставались, для того чтобы поддерживать хозяйство престарелых родителей… Иван не нашел себе места в городе, поглотившем его мать, но и тут он чувствовал себя чужаком. Лес не принимал его, не рассказывал своих секретов. Эта девочка, сушившая свою одежду на старой пристани, тоже напоминала мальчику тайгу. Она была ее ребенком. Умная, быстрая, смелая, решительная и неуступчивая. Улита жила, как жили люди до нее, мечтала о том же и видела похожие сны, только, в отличие от них, умела пользоваться рацией. В остальном же она была той же дикаркой, получившей начальное школьное образование. Иногда Ивану казалось, что, разгадав Улиту, он сможет приблизиться к пониманию таежных просторов, которые ему предстоит исследовать.

Девочка положила руку на дрожавшее от холода плечо товарища и подмигнула ему.

— Чего ты приуныл? Расстроился, что плавать получается не очень? Так мы тебя с Цилей быстро выдрессируем!

— Да нет, я так, о своем думал…

— Все с тобой ясно! Когда в лес-то за ягодами пойдем?

— Сегодня не могу, меня дед хочет научить из ружья стрелять.

— А-а-а… — протянула девочка. — Это дело хорошее, только предупреди меня, когда прятаться от шальной пули!

Улита звонко засмеялась, похлопав друга по спине так, что он изогнулся от неожиданности.

— Ну тогда пока! — крикнула девочка, подхватив мокрые шорты, и босиком побежала по песчаному берегу в сторону своего дома с зеленой крышей.

Глава 2

Холодный корпус тяжелого охотничьего ружья лежал в хрупких мальчишеских руках. Иван держал оружие, как змею, готовую в любой момент впиться ему в горло. Он чувствовал легкий мандраж, видел, что по кончикам его пальцев пробегает мелкая дрожь. Когда он отнимал от ружья потеющие ладони, волоски на теле вставали дыбом, будто от электрического разряда. Дуло, направленное на кусок ткани, натянутый между двух сосен, внушало Ивану страх. Мальчик представлял собой тщедушную фигурку, намертво вцепившуюся в оружие, однако не способную нажать на курок. Больше всего Иван боялся кого-нибудь ранить. Вдруг, когда он выстрелит, по стволу побежит юркая белка или проскачет работящий дятел? Хуже этого может быть только если он ухитрится не справиться с отдачей и попасть в деда… Иван встряхнул головой, надеясь избавиться от навязчивых мыслей.

Владимир стоял совсем рядом, готовый к молниеносному броску на помощь внуку. Старик видел, как тяжело было Ивану удерживать его давно отслужившее охотничье ружье. Старик знал этот потрепанный корпус, как руку любимой женщины, с закрытыми глазами он мог бы выстрелить из него по воробью в небе, поразив цель. Ружье кормило его в молодости, знало его нежную хватку и, как нож, ложившийся в ножны, падало в его огрубевшие ладони и ревностно относилось к своему хозяину. Владимир верил, что у этой вещи есть собственная воля, подобная человеческой. Он не мог доверить свое оружие никому, кроме юного Ивана. Мальчик, лишившись матери, как неоперившийся птенец, жалобно бился в опустевшем гнезде. Старик желал уберечь его от ужасов, скрывавшихся среди людей этой маленькой деревни, готовых на самые отчаянные поступки, если наступит голод, от зверей, живших в лесах и блуждавших в поисках какой-либо пищи, от стихии, безжалостно сбивавшей с ног ослабевших путников. Чтобы выжить в этом холодном краю, нужно уметь быстро и метко стрелять. Владимир знал, что у него может не хватить времени, чтобы обучить внука всему, поэтому ждать, пока он окрепнет и возмужает, не предоставлялось возможности. Старик принял тяжелое, но единственно верное решение: Иван должен сейчас же повзрослеть.

Владимир положил свою мозолистую ладонь на дрожащую ручонку внука и строго кивнул в сторону бутылки, подвешенной на веревке к суку молодой ели.

— Не закрывай глаза, когда прицеливаешься, стой ровно, не трясись, подай корпус чуть вперед, чтобы тебя не так сильно отбрасывало. Ну, давай!

Иван все-таки зажмурился, но на курок нажал. Раздался грохот, а затем звон стекла, ружье подпрыгнуло в его руке, от чего он еще сильнее впился в него пальцами. Мальчик громко охнул и чуть не упал на колени. Дед успел придержать внука свободной рукой. Иван сам не понял, что попал по бутылке. Он на какое-то время лишился дара речи. Это был его первый выстрел.

— Хорошо, очень хорошо, Ваня, молодец! — с гордостью произнес Владимир, потрепав внука по плечу.

Хотя старик и говорил бодро, в его кошачьих темных глазах потух маленький огонек, будто потушили свечку в полузабытом храме на окраине деревни. Оружие, гром которого он вновь услышал, насквозь пропиталось кровью зверей и птиц. Владеть им — нести тяжелую ношу, бремя, клеймо. Владимир отлично понимал, что случается с человеком, в чьих руках гадюкой греется ружье. Так было, так будет и дальше. Невозможно отнять больше, чем сможешь отдать в том или ином виде, также нельзя ожидать хорошего урожая, съев все сливы в саду. Энергия ниоткуда не приходит и никуда не исчезает, она лишь преобразуется и меняет свою форму, путешествуя по местам, которые человек не в силах отметить ни на одной карте. Оружие невольно ожесточает человека. Робкий мальчишка чувствовал холод, тянувшийся от старого металла, поцарапанного корпуса и замыленного курка. Ружье шептало и потявкивало с каждым выстрелом, не желая долго находиться в неумелых руках. Оно тянулось к Владимиру, искусно направлявшему двустволку на мишень, сооруженную наспех из мешка из-под картошки. Старик набил его пухом, выбитым из старой перины, когда-то лежавшей на кровати Риты. Владимир сжег почти все ее вещи, а те, что остались, пустил в дело.

Опытного стрелка видно издалека. Владимир обладал почти звериной быстротой реакции, несмотря на преклонные годы и покрытые дымкой соколиные глаза. Он стрелял так, что Иван не успевал заметить, что дед прицелился и выровнял корпус, чуть-чуть подтолкнув ствол плечом. Старик когда-то мог проделать дырку в березовом листе, кружившемся на ветру, но те времена давно прошли.

— Держи ровнее спину, не криви, ровно, говорю же! Не мотыляйся! — продолжал наставлять Владимир, периодически