…Месье Лябурб, директор и единственный владелец бродячегоцирка, оказался невысоким человечком, «не лишённым приятной полноты», как писалклассик, с лысой, словно бильярдный шар, головой и потешными усиками,напоминавшими приклеенные под носом два кусочка чёрной замши. Доставили его неагенты в штатском, а два высоченных жандарма с карабинами на плече (штыки былипо-прежнему примкнуты), меж коими Лябурб смотрелся совершеннейшим недомерком.Бестужев оценил нюанс — ну конечно же, такой конвой был выбран умышленно, чтобыпобыстрее ввести клиента в нужное психологическое состояние. Жандармы молчаудалились, Лябурб остался стоять на пороге. Присутствующие, числом с полдюжины,смотрели на него хмуро и неодобрительно. Пауза затягивалась, под неприязненнымивзглядами Лябурб чувствовал себя всё более неуютно, он переминался с ноги наногу, не смея без позволения пройти в комнату, улыбался жалко, страдальчески,наконец решился, произнёс тоном, который изо всех сил пытался сделать шутливым:

— Господа, это какая-то ошибка…

Ламорисьер направился к нему — медленно, со зловещейрасстановочкой, надвигался, будто першерон на кролика. Не говоря ни слова,схватил коротышку за ворот, протащил через комнату буквально бросил на стул,навис над ним и, грозно сопя, пророкотал:

— Циркач… Значит, должен уметь всякие такие фокусы? Нувот и прекрасно. Я тебя заколочу в натуральные каторжные кандалы, а ты,кудрявый, попробуешь от них освободиться… Как думаешь, у тебя получится? Я тебезадал вопрос, тварь бродячая!

Он ухватил Лябурба за ворот и тряхнул так, что у того громколязгнули зубы. Двое агентов приблизились с разных сторон, на ходу снимаяпиджаки и закатывая рукава рубашек — что ж, это производило впечатление…

— Господа! Господа! — жалобно воззвал Лябурб,вертя головой во все стороны. — Я ни в чём не виноват!

— Если не считать мелких пустячков, — сказалЛаморисьер. — Содействие анархистам, вылившееся в соучастие в убийствеагента моей бригады… Укрывательство, сообщничество… От гильотины, конечно,увильнешь, но каторгу я тебе обеспечу…

— Но я…

— Ты, конечно, ни в чём не виноват, мешок ссалом, — сказал Ламорисьер. — Все вы ни в чём не виноваты… Как тыдумаешь, я ходил в школу?

— Я…ээ…

— Я ходил в школу, — сообщил Ламорисьер. — Нескажу, что это была особенно уж аристократическая школа, но считать меня тамнаучили неплохо. Давай посчитаем… Там, в пакгаузе, под охраной жандармов —восемнадцать человек. С тобой — девятнадцать. Меж тем, согласно документам, вВене на поезд сели двадцать три человека, принадлежащие к твоему поганомубалагану. Произведем несложные расчёты… Четыре! Четыре человека, которыезагадочным образом куда-то улетучились… Что ты мне можешь сказать по этомуповоду, поганец, прежде чем начнётся карусель?

— Я…

— Отвечать чётко, разборчиво, внятно, — произнёсЛаморисьер грозно. — Понятно? Если я ещё услышу баранье меканье, будетсовсем плохо… Уяснил?

— Да, господин комиссар…

— Бригадир. Так куда делись ещё четверо? Точнее говоря,откуда они вообще взялись в твоем дерьмовом заведении? Только не ври, будто ониглотали шпаги по самую рукоятку и потешали почтенную публику в клоунскихкостюмах… Ну? Внятно, подробно, разборчиво!

— Это всё Гравашоль, господин бригадир… Он менязаставил ещё перед венскими гастролями… Он пришёл и назвался… Я не решилсясообщить властям — это ведь сам Гравашоль…

— Ну да. Ты просто не знал, что на свете существует ещёсам Ламорисьер… Значит, он тебя припугнул — и ты потек? Жаба, медуза… Что тысделал по его указке?

— Мне всё равно нужен был механик… слесарь… в общем,человек, способный обеспечить уход за аттракционами, разный мелкий ремонт…Гравашоль велел взять Арну… Я и взял… Арну и в самом деле оказался толковыммехаником, тут его не в чем упрекнуть… Ну вот… А потом уже Арну мне сказал, чтоя должен взять в цирк четырёх человек, которые поедут с нами до Парижа…Документы у них были в полном порядке… Ну что мне оставалось делать? Ведь этоже Гравашоль, господа… А потом, возле самого Парижа, началась эта неразбериха —взрыв, поезд остановился, они исчезли… Все четверо…

— Как четверо? А этот твой Арну?

— Он… Он никуда не исчезал, он поехал дальше, он исейчас в пакгаузе… Я вам его покажу, как же иначе…

Ламорисьер повернулся к одному из своих, явно собираясьотдать распоряжение. Бестужев понял, что пора вмешаться. Он деликатно отвёлбригадира в сторонку и вежливо поинтересовался:

— С вашего позволения, теперь я с ним немногопоработаю? Этот Арну никуда из пакгауза не улетучится, если только умеетпроходить сквозь стены, разве что…

— Конечно, господин майор, — сказал бригадир,пытаясь придать своей бульдожьей физиономии самое доброжелательноевыражение. — Эта свинья в полном вашем распоряжении, не буду мешать…

И он с гримасой, которую наверняка считал деликатнойулыбкой, отошёл подальше, показывая всем своим видом, что не намеренподслушивать. Бестужев склонился над оцепеневшим от ужаса коротышкой (еголысина была покрыта многочисленными бисеринками пота), спросил негромко:

— Как всё это выглядело? Как они у вас появились?

— Да просто пришли перед самым отправлением поезда…Гравашоль, два незнакомца с неприятными лицами и четвёртый, чуточку приличнеевыглядевший…

— Опишите его.

— Выше вас примерно на полголовы, господин комиссар…белокурый, с усами и бородкой… В отличие от остальных, у него было лицокультурного человека…

— Эти трое его привели?

— Простите?

— Ну, как по-вашему, походило на то, что его привелинасильно? Что он силой принуждаем их сопровождать?

— Вот уж никак не похоже, господин комиссар! —решительно возразил Лябурб. — Ничуть не походил! Он держался совершенноестественно, непринуждённо, улыбался, они даже шутили… Вся компания производилавпечатление добрых старых приятелей…

— Это точно?

— Абсолютно! Они выглядели дружной компанией… В поездепили вино и смеялись…

«Ни черта не понимаю, — подумал Бестужев. — Поописанию это, несомненно, Штепанек… но откуда у него дружеское расположение ксвоим похитителям? Силой принудили держаться непринуждённо, улыбаться,смеяться? Глупость какая! Этот субъект перепуган до смерти и врать не станет,подметь он что-то неестественное в поведении Штепанека, не запирался бы — а оннастаивает, что все четверо выглядели одной дружной компанией… Может, мыпросмотрели нечто в биографии Штепанека? Может, он просто-напросто сампридерживался революционных убеждений, с Гравашолем уехал добровольно? Нет, непохоже… Во-первых, ни один из собеседников Бестужева, долго и подробноповествовавших о Штепанеке, ни словечком не упомянул о сочувствии изобретателяреволюционным идеям. Наоборот, из последних описаний рисовался, скорее, человекнасквозь меркантильный, чуждый всяким там идеям, озабоченный лишь собственнымблагополучием. Во-вторых, какого же тогда чёрта он не уехал с Гравашолем сразу?Что, непременно нужно было дожидаться, когда отправится поезд с циркачами?Документы и так у всех были безупречные, никто их поначалу и не думал искать…Нет, что-то в подобной гипотезе не складывается. Факт, что анархисты именно чтодолго охотились за Штепанеком… Головоломка…»