Сарочка имела несчастье влюбиться в бедного, даже нищегоКацмана. Денег у Левы не имелось совсем, зато в избытке было желанияосчастливить весь русский народ, освободить его от оков царизма, дать простымлюдям свободу. Тот, кто хоть немного знаком с историей России, великолепнопомнит, что случилось после того, как свершился большевистский переворот.

Несчастный русский народ, ради счастья которого и былазатеяна революция, угодил из огня да в полымя. Сначала переворот, потомГражданская война, разруха, голод. Лишь к середине двадцатых годов жизнь слегканаладилась, но тут к власти пришел Сталин, и начались аресты.

Отчего-то принято думать, что массовые репрессии стартовалив тридцать седьмом году. Это неправда. Сажать в тюрьму недовольных новымипорядками граждан начали еще в восемнадцатом, продолжали все двадцатые,тридцатые, сороковые и даже пятидесятые годы. Внутри партии большевиков шлажестокая борьба за власть, поэтому очень часто к стенке ставили и тех, ктоделал революцию, верных соратников Ленина и Сталина. Не избежал ареста и ЛевКацман. За ним и Сарой, как и за другими, пришли ночью.

Особую трагичность ситуации придавала беременность Сары. Ейпредстояло родить в декабре, в камеру она попала в конце ноября, и младенецпоспешил появиться на свет раньше положенного срока. Хорошо еще, что средиарестованных, набитых в маленькую камеру, словно сельди в бочку, нашлась парауголовниц, мастериц на все руки. Они-то и приняли роды.

Вручив Саре крошечную девочку, замотанную в не слишкомчистые тряпки, одна из «акушерок» мрачно сообщила:

– Лучше бы тебе ее не рожать!

– Почему? – прошептала Сарочка, прижимая к себетихо сопящий кулек.

– И чего твою девку хорошего ждет? – сплюнулазэчка. – Отнимут и в детский дом отдадут. Получит другое имя и фамилию.

– Мою почему не оставят? – удивилась Сара.

Уголовница рассмеялась:

– А не положено. Ты все равно сдохнешь скоро, невыживешь в лагере. Впрочем, даже если и не помрешь, то никогда дочку ненайдешь. Никто тебе ее данных не сообщит.

– Почему? – лепетала Сара.

Зэчка с жалостью глянула на молодую мать.

– Лучше тебе ее не кормить, а то привяжешься к девке.Давай надзирателя позову, и отдадим младенца сразу. Если на свободу выйдешь,еще себе родишь!

– Ни за что! – воскликнула Сара.

Целых три месяца ей удавалось прятать девочку. Обитательницыкамеры, все в основном имевшие на воле детей, как могли, помогали матери. Никтоне «стукнул» тюремному начальству о нахождении в каземате грудничка. Но однаждывечером в душное помещение заглянул дядька в форме и, выкликнув десятокфамилий, велел:

– Завтра на этап пойдете. Хабар соберите, штоб толькоодин мешок, увижу узлы, отниму.

Женщины принялись складывать нехитрое имущество, а Сарапросто похолодела. Она поняла, что проводит с дочкой последнюю ночь. Завтраребенка точно отберут. Вообще непонятно, почему этого не сделали раньше. Саравошла в острог беременной. Ясно же, что женщина должна родить. Наверное, вслишком переполненной тюрьме о Саре Кацман просто забыли или не поставили послучайности в ее документах нужный штамп.

Сначала Сара просто обнимала дочь, потом с ней случиласьистерика, камера притихла. Когда основная масса женщин устроилась спать, кКацман подошла местная начальница, золотозубая Аня.

– Слышь, жидовка, – сказала она, – мысльесть.

– Какая? – прошептала очумевшая от слез мать.

– Не реви, – пнула ее Аня, – что толку. Вотща Катька наколочку сделает.

– Кому? Какую?

– Девке твоей, на ноге, ближе к заднице, с внутреннейстороны бедра.

– Зачем? – чуть не умерла Сара. – Не дам!

– Дура, – рявкнула Аня и выдернула из ее слабыхрук кулек, – напишем имя и фамилию твоей дочки! Поняла?

– Нет.

– Во …! – выругалась Аня. – Ты точно балда.Девке дадут другое имя, а на ноге останется ее собственное. Она вырастет испросит: это что? Да и тебе ее легче будет по примете искать. Доперло?

– Да, – еле-еле выдавила Сара.

– Тогда говори! – рявкнула Аня.

– Что? – растерялась та.

– Как девку зовешь?

– Олечка.

– Не пойдет!

– Почему?

– Так Ольг полно! В детдоме ей другую фамилию дадут.Думай! Редкое имя надо, ну… типа… э…

Тут во дворе завыла сирена, таким образом в тюрьме отмечалиполночь.

– Во! – подскочила Аня. – Сирена! Вот и имя!Фамилия как?

– Кацман.

Аня утащила младенца в глубь камеры. Сара зажала руками уши,ожидая услышать дикий детский плач. Но отчего-то из угла, где над девочкойтрудилась местная «художница», не доносилось ни звука.

Олечка вернулась к маме Сиреной. Сара глянула в безжизненноеличико девочки с плотно закрытыми глазами и ужаснулась.

– Она умерла!

– Не гони туфту, – рассердилась Аня, – мы ейтютю сделали, ну, соску из хлеба с водкой, штоб не визжала, дрыхнет твоядочурка!

Утром этап увели, младенца у молодой матери отобрали.

Сара выжила в лагере, более того, ее совершенно нежданновыпустили на свободу и разрешили жить в маленьком городочке Сверзь. Онаприехала к месту обитания, устроилась уборщицей в местную школу и стала искатьдочь. Почему-то она решила, что девочку отправили в один из московскихсиротских домов. Сара составила список учреждений и принялась методичнообъезжать их. Сверзь расположена от столицы на расстоянии ста двадцатикилометров, и бедная мать все свободное время тратила на поиски. Идти кначальству она боялась, разговаривала с нянечками и медсестрами. Тесочувствовали ей, но разводили руками. Им никогда не попадалась на глаза девочкас татуировкой на внутренней стороне бедра.

Когда Сара вконец отчаялась, ей улыбнулась удача. Одна измедичек воскликнула:

– Да, видела такую! Она попала к нам в Дом малютки вочень запущенном состоянии, нога гноилась, чуть до гангрены не дошло. Еле выходилидевочку.

– Она у вас! – воскликнула Сара.

– Нет, – отмахнулась медсестра, – тут детилишь до трех лет содержатся, ее давно перевели в другое место.

– Куда? – безнадежно спросила несчастная мать.