А мы, перебежав на эскалатор, что подает ступеньки наверх,наконец-то выбрались на улицу.

Шурик раскинул руки и захохотал счастливо:

– Надо гулять, пока есть чем гулять!

– Работа облагораживает человека, – засмеяласьЛиза, – а безработье делает его счастливым, верно?

Валя сказала заученно, словно читала со сцены:

– Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительнобольно, а было мучительно приятно…

– А как было? – спросил Шурик деловито.

Она потупила глазки.

– Ну вообще-то… вообще-то…

– Не тяни, удавлю!

– Было приятно, было, – согласилась она, неудержалась и расхохоталась. – На эскалаторе именно это, ну, мучительноприятно!

Шурик сказал таинственным голосом:

– У меня стоит вопрос, а у вас не чешется ответ?

Лиза засмеялась громче:

– Свингернемся?

Она посмотрела на меня, я кивнул с натянутой улыбкой.Различаются лишь два вида секса: застенчивый и безобразный, а мы вроде бы нетакие уж и застенчивые.

– Что хочет женщина, того хочет бог!

– Истинно, – подтвердила Лиза. – А мы такиеженщины, такие женщины…

Шмакодявка ты еще, а не женщина, подумал я, но смолчал.Спорить можно о книгах или политике, но когда предлагают выпить, потрахаться,украсть или насрать в лифте, то отказываться как-то боязно: как бы не принялиза труса, импотента или берегущего свою поганенькую жизнь от болезней – всеравно помрем, так чего уж там мелочиться…

Валя повернулась ко мне с застенчивой улыбкой примернойдевочки из хорошей семьи. Ее тонкие и уже умелые пальцы бестрепетно нащупализастежку «молнию» на моих джинсах и потянули вниз. На губах заиграла улыбка ужехитренькая, подняла на меня взгляд заблестевших глаз, то ли принимает экстази,то ли разожгла в себе нимфоманку, мне стало не по себе, но отступать поздно,все мы в таких делах страшимся опозориться больше, чем на госэкзамене в универеили перед директором фирмы на переаттестации.

Рядом Шурик прижал к стенке Лизу и задрал короткое платьице.Она повернула голову и встретилась ко мной взглядом, по губам пробежаладовольная улыбка.

Господи, подумал я с ужасом, такая маленькая еще, а уже ейтребуются такие возбудители, как свинг или публичность!

Шурик пропыхтел:

– Страстные женщины хороши до безобразия… а также вовремя безобразия… и после безобразия…

Он говорил яркими фразами, но я это слышал сотни раз, имивсе такие вот говорят и отвечают, все это я читал в Инете. Хорошая шуткаблагодаря Инету становится известной всему миру в тот же день, и когда говорятвот так, им и отвечают тем же, и хрен поймешь, как бы человек говорил на самом деле.

А может быть, ну его, как бы он говорил сам?

Потом вернулись к машине Шурика, все это время хи-хи и ха-хакак на улице, так и в салоне, приколы, гэги и шуточки вперемешку с анекдотами.Мы развезли девочек по домам, чем очень удивили, все-таки их обычныепартнеры-подростки до таких высот рыцарства не поднимаются, помня оравноправии.

Шурик с облегчением вздохнул, вырулил на автостраду, гдепогнал в левом ряду по опустевшей магистрали.

– Ну вот, – сказал он голосом поработавшегочеловека, – а я уж думал, день пропадет зря.

– А не пропал?

– День пропал, – согласился он, – зато вечерспас! Люблю вот таких. Заметил, даже провожать не надо. А изнасилует их какаяпьяная компания по дороге к дому, ну и что, отряхнутся, как курицы послепетуха, и пойдут клевать дальше… что они там клюют?

– Пшено, – сказал я, поправил себя: – Просо. Но мыж их развезли по домам.

– Да, показали себя! – сказал он и тут же добавилобеспокоенно: – Правда, старомодными показали. Уважать не будут… Нет, эти клюютчервяков, жучков и блошек. Это же вольные курочки, а не сарайные! А ваще крутобыло… На эскалаторе, надо же… да, теряем мужские позиции, как движущаяся силапрогресса. Надо же, девчонки опередили… Всегда именно мужчины придумываличто-то новое, а тут вдруг девчонки начали… это, двигать прогресс.

– Регресс, – сказал я.

– Че-че? – переспросил он заинтересованно.

– Женщины, – пояснил я, – консервативнаясила. Мужчины идут за горизонт в поисках мамонтов, а женщины обустраиваются впещере. Так и этот экстремальный… это не прогресс, а обустройство в уже обжитойпещере. Те же стены, тот же очаг, вообще все то же, только шкуры перекладываютчуть по-другому.

Он подумал, почесал голову.

– Тоисть, – сказал с неуверенностью, – новоевсе равно придумываем мы?

– Да, – утешил я. – Оргазм все равно тот же.Хоть в пещере, хоть на эскалаторе. А придумали его мы.

Он снова подумал, почесал уже не только голову, но и вподмышках, в паху, наконец расплылся в улыбке.

– А ты рубишь в этом деле! Сразу усек. Я вчера вывернулвсе карманы, дисковод поменял. Теперь не только читает блюрейки, но и пишет,представляешь? И не четыре и семь, как на дивидишках, а сразу пятьдесят гигов,с ума сойти! Вот это да, разница. А телку как ни поставь, ты прав, оргазмвсегда одинаковый… Хрень эта вся камасутра, деньги выманивают только такимикнижками разводилы всякие…

Лицо оживилось, глаза заблестели, размахивал руками,отпуская баранку, и рассказывал, как втиснул всю коллекцию хард-рока на однуболванку, вот это прогресс, это не камасутра дурацкая.

А он не совсем дурак, подумалось в удивлении. Простоконформист, как и я. Ему сказали, что экстремальный секс на эскалатореклево, – он и говорит вместе со всеми, что это клево, круто, отпадно,рулезно. И даже сам добросовестно старается что-то в этом увидеть. А когда воттак поймаешь на нестандартном, тут и проговорится, что думает совсем не так.

Говорит, как и все, чтобы принимали таким, какой есть, чтоне желает подстраиваться под требования общества, но так все перепуганныеподростки говорят, хорохорясь и вроде бы отстаивая свою независимость, а насамом деле с величайшей готовностью принимая любые правила стаи… нет, дажестада.

– Я тоже заменил на блюрейный, – сообщил я. –Но я ради фильмов. Все-таки высокое разрешение.

– Ну да, у тебя ж экран!

– И экран, – согласился я. – И вообще удобнозагнать архивы на одну болванку, чем потом искать, где че. Ты прав, это в самомделе прогресс.

Он хохотнул:

– Но и сексу не мешает, верно? Только ну его на фиг,этот экстремальный… Им ничо, а нас могут повязать и пришить изнасилование.

– Да, – согласился я поспешно. – Скажут,маньяки какие-то.