– Все начиналось нормально, – нервно сказала Улита. – Мыпознакомились ночью у одного ресторанчика. Они пригласили меня и попыталисьподпоить. Ослы! Ты же знаешь, я могу выпить три ведра. Потом они повезли менясюда. Я поехала забавы ради. Лишь бы забыть Эссиорха… Я рассчитывала поболтатьи слегка развеяться, но тут этот хам, это мерзкое быдло назвал меня знаешь как?

– Как? – спросила Даф.

Улита пристально уставилась на нее:

– Ты бы как меня назвала?

– На их месте или на своем? – уточнила Даф.

– На их.

Даф задумалась. Тут главное было не предположить лишнее.

– Оценивая интеллект этой публики, они могли называть тебя«классной» или «клевой». Ты обиделась на «клевую»? – наивно спросила она.

– Ничего подобного, у меня современные взгляды. Мне говорилии не такое. Но этот парень вывел меня из себя. Он назвал меня «жирной коровой»и спросил, сколько я заплачу ему, если он меня поцелует! – произнесла Улитадрожащим голосом.

– Вот сволочь! Это он был с прокушенной рукой? – спросилМеф.

Ведьма мотнула головой:

– Думаешь, он отделался бы так легко? С прокушенной рукойбыл его приятель, который попытался меня ударить. Того мерзавца уже нет. Онумер, причем умер быстро, досадно быстро. Если бы я могла, я оживила бы его иубила во второй раз, но только уже медленно.

– Отчего он умер?

– Разрыв сердца, надо полагать. Не знаю уж, что там намалюетпатологоанатом. Тебе я могу сказать проще: я наслала на него порчу, – с ледянымспокойствием сказала ведьма.

Даф тревожно уставилась на нее, не зная, верить или нет.Потом внезапно поверила, и ей стало жутко.

– Не беспокойся, я не скажу Мамзелькиной и Арею, – пообещалаона.

Улита передернула плечами:

– Говори, если хочешь. Думаешь, Аиду или Арея взволнует смертькакого-то ничтожества? Для них людишки – нуль, разменная монета. Даже если быя, взяв топор, устроила бы тут кровавое месиво, Арей и не почесался бы, аМамзелькина, эта старая перечница, так же спокойно пила бы медовуху и курила бысвою травку.

– Табак! – поправил Меф, вспоминая глиняную трубочку АидыПлаховны.

– Наивный болван! Поменьше верь этой дряхлой дуре! Я бы тебемногое могла про нее порассказать! – сказала Улита.

Мефу неприятно было, что Улита так отзывается оМамзелькиной, но одновременно он ловил себя на том, что жадно прислушивается кее словам.

Композиционный прием, использованный Генри, состоит в том,чтобы начать рассказ с конца, довести его до начала и закончить серединой.

Джером К. Джером

Меф проснулся, когда что-то холодное коснулось его шеи. Оноткрыл глаза и понял: одно неосторожное движение – и он станет на головукороче. У кровати с обнаженным клинком в руках стоял Арей. За окном вялоразгорался рахитичный зимний рассвет. Снег продолжал валить, и снежинки передтем, как окончательно занять свое место в сугробах, с любопытством заглядывалив окно резиденции мрака.

– Скверно, синьор помидор! Ты дрыхнешь как молочныйпоросенок. Я трижды касался твоей щеки мечом, и всякий раз ты отмахивался отнего и зарывался в подушку… Хорош воин! Если это называется боевой интуицией,то я император Аляски!

– Но я спал! – сказал Мефодий с вызовом.

– «А вот кочевряжиться не надо! Мой покойный муж очень любилэтот борщ!» – заметила старушка, нахлобучивая на голову воришке кастрюлю скипящим варевом, – проговорил Арей.

– Что, уже и спать нельзя?

– Сам делай выводы. Спящий страж – прекрасный объект дляатаки. Неподвижен, безоружен. Даже если проснется и меч окажется рядом – оченьнеудобное положение для защиты…

Арей разжал руку, и меч исчез. Начальник русского отделаподошел к стене и сдернул простыню, закрывавшую одну из картин. Меф терпеть еене мог, однако картинам полагалось висеть в каждом помещении резиденции наБольшой Дмитровке.

– Давненько я не видел это монументальное полотно! Подуматьтолько: «Лигул на третьем съезде партии самоубийц». Только ты не совсемправильно ее повесил, – с усмешкой произнес Арей.

Уцепившись за стол, Лигул болтался сверху и, видимо,возмущенно визжал, дергая ногами. Самоубийцы, столпившиеся уже внизу, на бывшемпотолке, вежливо ждали, пока глава Канцелярии разожмет пальцы.

– Я переворачиваю ее каждую неделю, – похвастался Меф.

– Чтобы дать малютке Лигулу оценить радость полета? Оченьзаботливо с твоей стороны, – хмыкнул Арей. – А видишь вот этого самоубийцуслева? Ну, который собран по кусочкам на выходе из мясорубки?

– Без головы?

– Нет, рядом. Это сам художник. Лигулу не понравилось, как унего прорисованы уши. Он почему-то убежден, что в жизни уши у него гораздоменьше.

– Разве? – усомнился Меф.

– Ты случайно не тот художник? Он тоже мяукнул «разве?» назамечание Лигула… А теперь к делу! Где эйдос валькирии-одиночки? Почему я досих пор его не вижу?

Меф улыбнулся торопливой, неловкой улыбкой человека, которыйхотел незаметно уйти из гостей, но его поймали на пороге. Отвечать не имелосмысла. На риторические вопросы отвечают только дураки.

– Мрак шлет депешу за депешей. Не усложняй курьерам жизнь!Очень скоро Канцелярия может потерять терпение и просто прислать тебе дарх.Понимаешь? – спросил мечник, с каким-то странным сочувствием взглянув на Мефа.

– Ну и пускай присылает, – сказал Меф легкомысленно.

Арей провел языком по сухим губам. Меф узнал это движение –быстрое, почти змеиное. Так Арей нередко делал, когда, высыпав на стол песчинкизахваченных эйдосов, бережно сметал их гусиным пером к центру стола.

– Боюсь, ты не представляешь последствий своих слов. Дарх поопределению не может быть пуст, – сказал мечник веско. Сердце Мефа пропустилоодин такт. Затем два или три раза отработало ровно и пропустило еще один. Онпонял.