наш подход был в корне неверным. Дожив до настоящего момента своей жизни, когда я уже на пенсии и могу лишь оглядываться назад, на прошлое, я понимаю, что финал 1995 года – это упущенная возможность. Тебе хочется, чтобы у тебя была возможность все переиграть заново, но в жизни так не бывает.

Итак, после четырех выходных мы возобновили тренировки и выглядели просто ужасно. Мы играли расхлябанно, но по-прежнему вели себя нагло, потому что в том сезоне уже дважды обыграли «Хьюстон», а значит, думали мы, у нас все схвачено.

Вечером после тренировки Ди Скотт, Би Шоу и Энтони Авент приезжали ко мне домой. Энтони немного умел петь, поэтому мы решили отправиться в мою музыкальную студию и записать там наш чемпионский рэп-трек.

Мы решили, что, если запишем его до финала, сможем потом с выгодой для себя использовать его после победы в серии.

Первая игра серии проходила на нашей арене, и мы там буквально летали по паркету. Во второй четверти мы вели с перевесом в 20 очков. Хаким Оладжьювон и Клайд Дрекслер вернули «Хьюстон» в игру, но в конце матча у нас был перевес в 3 очка, и Нику Андерсону нужно было лишь забить парочку своих штрафных. Он смазал четыре броска подряд.

Я глазам поверить не мог. После той игры я хотел вырубить его – не столько из-за того, что он промазал штрафные броски, сколько из-за того, что после промахов он смеялся и бил себя в грудь. Я знал, что он это делает, потому что нервничает, но мне было мерзко от его поведения.

Я никогда не говорил этого раньше, но одной из причин моей ярости было то, что он, как мне тогда казалось, разгневал баскетбольных богов своим неуважительным поведением. Он промазал два штрафных броска, но при этом колотил себя в грудь так, будто выиграл лотерею.

Херня, которую он исполнял, дико бесила меня. Ему нужно было попасть с линии всего раз. Всего раз.

Второе, что меня расстроило, это наша реакция на пик-энд-роллы Хакима и Клайда Дрекслера. Я все время повторял Би Хиллу, что мы не должны помогать друг другу с этим, но он хотел играть иначе, и мы играли так.

Так что же происходило? Клайд прорывался через Ника, и мне приходилось оказывать ему помощь, а Ник не опускался назад, из-за чего опекаемый мной Хаким набирал легкие очки, подправляя мяч в корзину после отскоков. Таким образом, из-за того, что Ник не мог сдерживать своего сраного игрока, со стороны казалось, что и я не могу сдерживать своего. Первое, просто забей свой штрафной; и второе, когда я прихожу к тебе на помощь, потому что твой игрок тебя мочит, ты хотя бы опустись назад и делай то, что должен делать. Клянусь, я хотел прикончить его.

После игры он был у своего шкафчика в раздевалке, и я попер прямо на него. Я был в пяти сантиметрах от его лица. Я сказал: «Какого хрена ты творишь? Играешь, как додик». Он ничего не ответил. Просто сидел, опустив голову вниз.

Я хотел ударить его, но я знал, что, если сделаю это, нас размажут всухую.

Но вышло так, что нас размазали и без этого.

Проблема была в том, что после первой игры серии Ник спекся, и мы это знали. Он трясся от страха и не мог его перебороть. Не мог смотреть никому из нас в глаза. Он боялся выходить к линии. Кончился. Просто кончился.

Оглядываясь в прошлое, понимаю, что, наверное, я виноват в том, что набросился на него тогда.

НАВЕРНОЕ, Я БЫЛ СЛИШКОМ СУРОВ ПО ОТНОШЕНИЮ К НЕМУ. Я ТОЛЬКО УЧИЛСЯ БЫТЬ ЛИДЕРОМ.

После того как счет в серии стал 0:2, я понял, к чему все идет. Я был так зол, так разочарован. Я попросту не мог понять, что к чему. По ходу регулярного сезона мы доминировали в играх с «Хьюстоном», и вот те раз – сливаем к чертям всю серию. Я прыгнул в свой Hoop-D и отчалил восвояси.

Я рулил всю ночь – доехал до Майами и обратно. Так я выпускал пар. Ехал за рулем и слушал свою музыку. Добрался до Майами примерно за два с половиной или три часа, поглядел на воду, а потом вернулся домой.

Я пытался придумать способ перевернуть ход серии. В моей голове роились самые разнообразные вопросы. Играю ли я достаточно усердно? Могу ли сделать что-то еще? Отыграемся мы или все уже кончено? Я думал, что найду какие-то ответы. Но вместо этого я только вымотал себя и сжег целую тонну бензина.

Я пытался донести до Брайана Хилла, что Хакиму надо дать забивать. Я буду забивать в противоположное кольцо. Его очки уравняются моими. Но он хотел, чтобы мы опекали всех по двое. Мы отряжали двоих на Клайда Дрекслера и двоих на Хакима. Меня это очень возмущало, потому что такая стратегия казалась мне неверной, а если бы мы проиграли, во всем стали бы винить меня.

Тогда я осознал, что, если мы побеждаем, все лавры достаются мне, а если проигрываем, я становлюсь главным виновником. Так устроен мир, если ты генеральный директор или суперзвезда.

Как только до меня это дошло, я сказал: «Дайте мне этот гребаный мяч. Если собрались во всем винить меня, то тогда бросайте мне мяч, чтобы я сделал за вас всю работу».

Но в той серии Хаким доминировал против меня. Оглядываясь в прошлое, понимаю, что вел себя чересчур уважительно по отношению к нему. Я так высоко превозносил его, что позабыл, что должен надирать ему задницу.

После того как они вынесли нас, мы уезжали из Хьюстона на чартерном автобусе, и болельщики колотили по нему метлами и вениками. Тренер Хилл сказал: «Запомните это чувство».

Мне потребовалось время, чтобы все переварить. Мы с Деннисом Трэйси вывезли наших подружек в отпуск в Сент-Пит, и, сидя там на пляже вечерами, разговаривали о том, что пошло не так. В процессе все выпивали, и тут я подумал: «Возможно, если я сейчас выпью, мне немного полегчает. Попробую-ка я этот розовый Зинфандель».

Я выпил две бутылки розового Зинфанделя примерно за десять минут. Потом меня вырвало, и на этом эксперимент закончился.

Вы можете подумать, что раз мне тогда было всего двадцать три, а Пенни двадцать два, у нас была еще уйма шансов взять чемпионство с «Орландо», но в следующем сезоне, 1995/96, казалось, что наперекосяк идет все, что только могло идти наперекосяк.

Пенни решил, что хочет новый контракт. Большой контракт. И я такой сказал: «Эй, он заслуживает его, он