Такие люди приходят в художественные галереи не для того,чтобы спрятаться от внезапного дождя или поглазеть на картины. Они приходят ссамыми серьезными намерениями.

– Здравствуйте! – воскликнула Мира Ивановна,лучезарно улыбаясь. – Чем я могу вам помочь?

– Да вот хотели подобрать у вас что-нибудь для новойквартиры, нет? – начал мужчина. – Так сказать, для гнездышка…

– Для семейного гнездышка вам прекрасно подойдуттеплые, жизнерадостные работы Амалии Простохвостовой! – начала МираИвановна. – Они как нельзя лучше украсят ваш дом, придадут ему уют итеплоту… – и она повлекла посетителей к стене с картинами Простохвостовой,не умолкая ни на минуту:

– Работы Амалии с каждым годом растут в цене, ихприобретают серьезные коллекционеры. Так, одну картину только на прошлой неделекупила супруга самого Бананова…

– Вот это? – брюнетка презрительно скривиларот. – Вот эти кошечки – собачки? Вот эта пошлость? Это вы хотите нампредложить?

– Тебе не нравится, Жанночка? Нет? – примирительнопроговорил мужчина, прищурившись и разглядывая портрет капризногоперекормленного пекинеса. – А мне кажется, ничего… тем более, ты слышала,жена Бананова… нет?

– Я не жена Бананова, – фыркнула брюнетка. –Конечно, если тебе это нравится, дорогой, я не буду спорить, но…

– Да мне вообще-то все равно, нет? – мужчина пожалплечами. – Мы же пришли покупать подарок тебе, свет моих очей…

Брюнетка зарделась и прижалась плечом к своему спутнику.

Мира Ивановна выдержала приличную паузу и продолжила:

– Ну, если вас не устраивают работы Просто-хвостовой,давайте посмотрим, что еще мы сможем вам предложить. Вот, например,замечательные пейзажи Кондрата Заточенного. Эта поэзия русского Севера, неяркиекраски, проникновенные мотивы…

– Мы люди южные, – деликатно проговорил мужчина,разглядывая серенькое болотце, поросшее чахлой травой, – нам бы что-нибудьпоярче, пожизнерадостнее… Нет?

На этот раз спутница была с ним совершенно солидарна.

Ей также не понравились виды камчатских вулканов кистиЛюдвига Рыбацкого, выразительные натюрморты Леона Воротникова, гравюры ИнгиБасистой, скульптуры Ореста Волкова…

Через час Мира Ивановна исчерпала все ресурсы галереи, нотак и не подобрала ничего для разборчивых клиентов.

– Ну, значит, не судьба… – вздохнула клиентка ивполголоса поинтересовалась у Миры Ивановны, где в галерее находится дамскаякомната.

– Вот здесь, – старушка открыла неприметную дверьв углу зала, – по этому коридору налево…

– А это что? – спросила разборчивая брюнетка,задержавшись в дверях и показывая на стопку картин, составленную за полуоткрытойдверью подсобного помещения. Еще с прежних, советских времен у нее сохранилосьубеждение, что самое лучшее всегда находится в подсобке и предназначаетсятолько для избранных.

– Это? – Мира Ивановна поправила очки ипригляделась. – Ах, это! Это работы Анфисы Курской. Талантливая девушка…большое дарование… глубокое чувство цвета…

– А вот это мне, пожалуй, нравится! – капризнымтоном проговорила дама, наклоняясь над бледно-лиловым холстом с изображениембукета сирени. – Посмотри, дорогой, – окликнула она своего спутника,деликатно стоявшего в сторонке перед изысканным натюрмортом с бутылкой«зубровки» и открытой банкой черной икры, – посмотри, какая чудеснаясирень!

– Если тебе нравится, свет очей моих, значит, я куплю.Никакого разговора. Нет? Сколько это стоит?

Мира Ивановна на мгновение задумалась.

У них в галерее были свои незыблемые правила. То, что стоялов подсобке, продавать не полагалось. Правда, в основном это касалось пейзажейнекоего Ярослава Петуховича. Картины этого Петуховича в открытую продажуникогда не выставлялись, их продавали только особым клиентам, ссылавшимся наВарвару Борисовну. Причины этого правила Мира Ивановна не знала, и она ее некасалась. По поводу Анфисы Курской такого правила не было. А зарплатасотрудников напрямую зависела от количества проданных ими картин.

Так что колебалась Мира Ивановна недолго.

– Пожалуйста, вы можете это приобрести! –проговорила она с лучезарной улыбкой и назвала такую цену, от которой усреднего горожанина волосы встали бы дыбом.

Но сегодняшний посетитель не был средним горожанином, крометого, волосы на его голове давно и безнадежно отсутствовали, поэтому онспокойно достал бумажник и осведомился, принимают ли в галерее карты «Виза».

В галерее принимали все основные кредитные карты, и через несколькоминут «Натюрморт с сиренью» был аккуратно упакован в хрустящую желтоватуюбумагу, и Прохору Петровичу пришлось оторваться от эстонского кроссворда, чтобыотнести картину в машину покупателя.

– Ты уверена, что это здесь? – спросила Ирина,оглядевшись по сторонам.

Они с Катей стояли посреди типичного петербургского двора –несколько подворотен, гараж из проржавевшей жести, полуразвалившийся«Запорожец», мусорные баки, несколько кошек, увлеченно обсуждающих свои кошачьипроблемы…

– Адрес этот, – неуверенно проговорилаКатя, – семнадцатая линия, дом двадцать шесть…

– Вы чего ищете? – подозрительно осведомиласьстаруха с клеенчатой кошелкой, выглянувшая из подъезда.

– Газету… – начала Катя.

– А, «Клевету»! – оживилась старуха. – Такэто вон там, за Васькиным гаражом!

Подруги направились в указанном направлении, а старухапоставила на землю свою кошелку и громко позвала:

– Кис-кис-кис!

Все дворовые кошки тут же забыли о своих животрепещущихпроблемах и бросились на запах еды.

Свернув за гараж, Ирина действительно увидела полуподвальнуюдверь, над которой красовалась медная табличка с надписью:

«Еженедельная клевета».

Дверь была не заперта, и подруги вошли в самый обычный офис.

После неказистого двора офис «Клеветы» показался им вполнесовременным. Подвесной потолок, пластиковые панели на стенах, галогеновыесветильники – не слишком роскошно, но вполне пристойно. Неподалеку от входа застоликом с телефоном и компьютером сидела девушка с красно-зелеными короткостриженными волосами. Она красила ногти на левой руке в интенсивный синий цвети одновременно разговаривала по телефону, прижимая трубку плечом.

– Нет, ну ты заливаешь! – восхищенно говорила онав трубку. – Я просто тащусь! А она чего? А он? Ну какой козел! Ну, это да,все мужики козлы… женщины, вы к кому? – осведомилась она, не прерываясвоих занятий и вопросительно уставившись на подруг.

– К Куницыной, – ответила Ирина, но девица ее явноне услышала. Ее глаза округлились, и она воскликнула: