дальше одной, свободной, сияя зеленоватым светом (панель горит зеленым) в ночи. Аля зевает. Уже глубокая ночь. За рулем Алеша. Он встретил их в аэропорту и теперь везет на дачу Константиновича. Духов спит, извернувшись и положив голову Але на колени.

Машина выезжает на побережье, в окна становится видно море, отливающее черной слюдой.

– Остановись на минутку.

Проехав еще немного, Алеша останавливает машину и, обернувшись, протягивает ей фонарик.

– Держи. Под ноги смотри.

Небо над головой полно звезд. Пахнет пылью и перегоревшими на солнце жухлыми травами. Аля шарит пятном света, делает несколько шагов вперед и оказывается на краю обрыва, расслаивающегося внизу отломанным куском песочного пирога. Море не очень-то и разглядеть – все та же темень, но слышно – оно ворочается и гудит, выплескивается из огромной чаши на берег. В лицо несет влагой. Ветер берется за рубашку и юбку Али, явно спутав их со знаменами.

– Ты чего?

Макар идет к ней. Она подсвечивает ему дорогу фонариком.

– Я ни разу моря не видела.

– Шутишь? – Духов подходит. – Давай руку.

– Да ладно, не надо.

– Тут не выше детской горки.

Берет ее за руку, и они спускаются. Море нанесло водорослей, они кишат, извиваются. Сам берег твердый, утоптанный, лысый. Разуваются, и Духов проводит Алю сквозь густую плотную массу водорослей до места, где море чистое. Наклонившись, она зачерпывает воды, умывается. День был долгим.

– Я бы поплавала.

– Чтобы поплавать, тут надо пройти полкилометра. Пошли, нас ждут, Римма спать не ложится.

Он поворачивает назад, идет к берегу, волны плещутся о белеющие икры.

Аля ныряет, ну то есть, так как тут мелко, ложится в воду, упирается подбородком в поддавшийся, расступившийся песок. Прижимается ко дну грудью, бедрами и коленями, надеясь, что не зажмет собой какую-нибудь рыбешку. Позволяет воде сомкнуться над собой. Вытерпев, насколько хватает кислорода, поднимается. Вода охладила ее, вернула ясность разуму. Море! Море вокруг нее! Алю накрывает восторг, она опять плюхается в воду, теперь на спину, поднимает брызги, пытается сжать темную шелковистую водную ткань. Звезды прыгают вразнобой на небе, вода, горько-соленая, терпкая, как настоянное лекарство, обжигает нос, горло, Аля весело закашливается, поднимается. Одежда облепила тело, к юбке точно подвесили гири, они тянут вниз и с них капает.

Духов на берегу светит в ее сторону фонариком и что-то кричит. Приподняв мокрую тяжелую юбку движением, полученным в наследство от прабабушек, которых она в глаза не видала, Аля бежит к берегу. Духов помогает отжать одежду, щупает, закатив глаза, выпуклости, облепленные одеждой, целует, но на расстоянии, чтобы самому не замочиться. А Алеша расстраивается.

– Теперь ты салон испортишь.

Чтобы Аля не замочила кресло, он вручает ей плед и велит подложить под себя. Плед оказывается грубым и колется даже сквозь мокрую юбку.

Тронулись. Алеша включил радио, и в машине сразу будто стало больше людей. На очередной развилке свернули от побережья снова вглубь степи. Пошли насыпи, невысокие холмы, потом опять раскатилось бесконечное темное полотно. Еще несколько поворотов, и вот со стороны Али появился белый сплошной забор. Небо за ним подсвечивали фонари. Вскоре забор изогнулся и внезапно машина уперлась в темные ворота. Алеша нажал кнопку на пульте, и ворота медленно поползли вверх, точно кулисы, открывая мизансцену – двухэтажный белый дом с плоской крышей и балконом на втором этаже.

Машина двинулась по дорожке, обсаженной кустами роз, за ними виднелся темный газон. Работали опрыскиватели, в свете фар было видно, как они вращаются и распускают воду. Алеша остановил машину у входа в дом – несколько каменных ступенек, перила по бокам. Фасад был темным, лишь на первом этаже горело крайнее окно слева. Высадив ночных пассажиров, Алеша поехал вглубь территории. Терпко пахло разгоряченными хвойниками. Справа от дома в глубине отливал аквамарином небольшой бассейн, на бортиках светились лампочки, выхватывая из темноты очертания четырех белых шезлонгов.

– Как доехали? – донесся с одного из них женский голос.

Аля напрягла зрение, но не смогла разглядеть говорившую.

– Привет, Полинка! – крикнул Духов. – Третий час, чего не спишь?

– А когда жить-то? Днем тут адово солнце.

С другой стороны дома к ним спешила, пошаркивая по гравийной дорожке, плотная женщина.

– Приехали, мои золотые!

Подошла, обняла Макара, затем Алю.

– Ого, уже скупалась, девочка. – Прижала к себе, не обращая внимания на мокрую одежду. От женщины вкусно пахло жареным луком. – Замучилась, небось, бедняжка? Ну идите отдыхайте. Макарка, я оставила там вам покушать в столовой, найдешь. Пойду, завтра день будет длинный.

– Спасибо, Римма. Прости, что не даем спать.

– Ну что ты, мальчик мой золотой. Я так рада, что ты приехал. И не один наконец-то! – Она еще раз улыбнулась. – Мы с Ритой все устроили, поставили у тебя двуспальную кровать, вам будет удобно.

И вот уже светлое платье Риммы с крупными темными трафаретами цветов поплыло вдоль дома, завернуло за угол и исчезло.

– Духов! – снова раздался голос Полинки от бассейна. – Спускайтесь потом сюда. А то я тут со скуки умираю.

Едва входят в холл, как включается дежурное освещение. Свет отражается от светлой мебели – кресла, столик, ваза с цветами. На стенах проявляются из темноты картины, на полу показываются светлые ковровые дорожки. В обе стороны от холла поворачивают и уходят вглубь коридоры. Слева одна из дверей открыта, там горит свет. Макар направляется туда, Аля за ним. Посредине комнаты стоит стол, над ним низко висит лампа. На столе на большом блюде выставила бронзовый бок жареная курица, в миске лежат персики, сливы и виноград. Высится бутылка вина. Вокруг стола стоят шесть стульев, в углу мерцает черным глянцем рояль. Пол выложен бирюзовой плиткой с шагающими фигурками. Стены выглядят неровными, необработанными, никаких украшений на них нет. Просто фон.

Духов бросает дорожную сумку на пол, наливает в рюмку вина, выпивает, отщипывает виноградину и жует. В неярком освещении его профиль кажется таким прекрасным, что у Али перехватывает дыхание. Разве возможна такая красота человеческого тела? Ее пробирает дрожь. Ну, то есть дрожит она от мокрой одежды, по коже идут пупырышки, зубы готовятся отстукивать известный ритм замерзающего человека.

– Заходи, чего стоишь.

– Мне надо переодеться.

Поднимаются по лестнице на второй этаж, идут по коридору. Свет включается секторно при их приближении. Константинович, оказывается, еще и эконом.

– Ты тут часто бываешь?

– Каждый год. Лет с четырнадцати.

Предназначенная им комната выглядит небольшой. Шкаф, комод, этажерка с книгами. На комоде букет роз в стеклянной вазе. Кровать уже разобрана. В углу, как и в комнате Макара в Москве, свисает спортивная груша, только тут она красная. Макар вытаскивает из ящика комода полотенце и