Ушел. Надо было спросить, куда он дел ее юбку и рубашку. Придется привести их в порядок до ужина, не идти же на него в шортах. Ну, это потом. Сейчас она отправится на море. Купальник, тюбик с кремом, полотенце, недочитанный Мураками. Еще бы понять, как открыть калитку, ведущую на море. Она вышла из комнаты, спустилась по лестнице. На улице стало жарче, краски поблекли. Аля обошла дом, заглянула на кухню. Римма мыла посуду, а Рита намазывала на хлеб персиковый джем, опустив полные локти на стол, заставленный продуктами, – мясо, лук, чеснок, помидоры, рыба, гора зелени. Барса лежала на прохладных плитах пола рядом с двумя крупными арбузами.

– Купаться собралась, Алюшка? – спросила Римма, обернувшись.

– Да, только вот не знаю, как открыть калитку.

– Ключ у вас в холле висит рядом со столовой. Рита запирает калитку, чтоб Иван Арсеньича не беспокоили. А то и отдохнуть не дадут. Вереницей ходят. Ну совесть надо иметь. А он никому не отказывает.

– Кто ходит?

– Наши, из поселка. Десять километров топают. Просят за детей, стариков, а кто и за себя. А он всем помогает. Теперь вон новый консервный цех строит. Да, впрочем, чего там – я и сама благодарна Иван Арсеньичу за сына. – Она подошла к Але, вытащила фотографию из кармана фартука, протянула. – Посмотри-ка, девонька.

Аля взяла фотографию – молодой военный, целеустремленное веснушчатое лицо.

– Симпатичный.

– Это мой Сережка. Связался с наркоманами два года назад. Я, как узнала, в ноги Иван Арсеньичу бросилась: помоги, батюшка, спаси! Иван Арсеньич Сережку в больницу устроил, дорогую, куда нам с нашими копейками. Навещал, разговаривал. Сейчас сынок мой контрактником служит. Прижился, нравится. Только сладкое все так же любит, – засмеялась. – Посылаю ему цукаты из арбузных корок, сама делаю, а он очень любит, таких не купишь.

Когда Аля вернула фотографию, Римма любовно посмотрела на снимок и снова убрала в карман фартука.

– Макар сказал, сегодня у Ивана Арсеньевича день рождения?

– Да. У нас работы до вечера. Только, Алюшка, вот что, не поздравляй его – не любит.

– Ладно. – Аля поправила полотенце на плече. – Пойду искупаюсь.

– Подожди-ка минутку. – Римма ушла в подсобку.

Ее сестра Рита меж тем намазала уже третий бутерброд персиковым джемом, откусила сразу половину, шумно отхлебнула чая. На Алю не смотрела, будто той тут и не было.

Римма вернулась с новой панамой, отрезала этикетку:

– Вот, Алюшка, без этого тут никак. За калиткой иди все время прямо по тропинке, упрешься в пляж. Там никого нет. Хоть голышом купайся.

– Спасибо. – Аля надела панаму. Круглое зеркальце висело у двери, она посмотрелась в него – панама была великовата, но густые волосы ее удержали. В зеркале отразилось, как полоумная сестра Риммы вытащила ключ из кармана своего фартука и припечатала его с шумом, как костяшку домино, к столу.

– Ритуль, так ключ у тебя? Чего же ты молчишь?

Аля подошла к столу и протянула руку за ключом, но Рита опередила ее, схватила ключ, поднялась и пошла к выходу, по-прежнему не глядя на Алю.

– Иди, девонька, – засмеялась Римма, – Ритуля проводит тебя. Не обижайся, не доверяет пока тебе, она долго привыкает к новым людям.

Рита шагала чуть боком. Плотным бедрам было тесновато под ситцевой тканью платья, круглые белые икры увеличивались и округлялись с каждым шагом, точно кто-то их надувал, как воздушные шарики. Укоротившиеся тени от деревьев чертили на ее спине замысловатые конфигурации – какой-нибудь художник-абстракционист умер бы от зависти. Рита шла быстро, Аля едва поспевала за ней. Вот и калитка. Рита вставила ключ, толкнула дверь – после тенистого парка пахнуло степным жаром, сухой травой. У забора тень почти ушла, в ее узкой полосе стояли корзина с налитыми толстобокими помидорами и ведерко с отборными грушами.

– Откуда это здесь взялось? – спросила Аля.

Рита молча перенесла корзину и ведерко на территорию дома, потянула калитку, закрыла наполовину, остановилась, посмотрела на Алю угрюмо, недружелюбно. «Наверное, немая», – подумала Аля. Но та вдруг сказала мужским басом:

– Дары. Ему. Ивану.

Схватила Алю за руку и всучила грушу из ведерка – спелую, крупную, с настоенным медово-лимонадным запахом. Потом буркнула:

– Звонок. Надавишь. Открою.

Калитка захлопнулась, замок щелкнул. Слева на заборе и в самом деле торчала собачьим носом кнопка звонка.

До моря идти было метров триста по голой степи. Дул суховей. Несло пылью и жаром. Панама чуть не улетела, и Аля сняла ее. Трава была буро-желтая, вроде как поздней осенью в парке в Москве. Да и не трава, а тонкие колючие палки. Воздух дрожал, будто перед обмороком. Море быстро приближалось, вот и пляж, пляжик, точнее. Грубый песок с примесями камней. Два шезлонга и два зонта, хорошо укреплены от ветра. Грабли, чтобы сгребать водоросли, – три туго набитых ими пластиковых мешка лежали в стороне. Увозят? Или высыпают где неподалеку?

Аля расстелила полотенце на шезлонге, положила на него грушу и тюбик с кремом. Вошла в воду. Волны были слабые, песчаное дно проглядывало сквозь прозрачную воду. Аля сделала несколько шагов – мелко, вода так и билась в щиколотку. Пошла дальше. Небо раскалилось добела. Вода тоже выглядела бесцветной, но вдали сгущалась, становилась сначала бирюзовой, а еще дальше – темно-синей, точно ребенок фломастером отчертил линию горизонта.

Идти пришлось долго, прежде чем глубина стала достаточной, чтобы плыть. Аля нырнула, обожглась холодом. Засмеялась! Скоро привыкла, улеглась на спину, волны побаюкали ее, как младенца. Ощущение счастья пронеслось по телу от ушей до пяток. Смех накатил снова. И снова. Наверное, если бы кто-то ее увидел, то решил бы, что она спятила. Она смеялась и барахталась в воде, ныряла и выныривала, пока совсем не утомилась и не ослабла. Тогда снова растянулась на волнах, глядя то на длинный горизонт, то на серо-желтую степь, в которой, точно мираж, высился белый дом, окруженный белым же забором. Обе картинки казалась нереальными. И были совсем не похожи на те, которые она видела в кино или в журналах. Здесь все напоминало другую планету. Вот бы Духов сейчас оказался рядом! Она перевернулась и поцеловала воду долгим страстным поцелуем.

Спустя два часа шла назад, обернувшись мокрым полотенцем. Рита открыла дверь и тут же исчезла – свернула куда-то с тропинки и пропала. Жара тяжело дышала. Цикады верещали. Воздух подрагивал, явственно тек куда-то, увлекая и искажая деревья и белый дом за ними. Вот и поляна с цветником, цветы на жаре потеряли яркость и жгучесть, но стойко терпели полуденные часы. Терпел и бассейн, пронзенный лучами до голубых плиток, он пахнул на Алю хлоркой и разгоряченной, расплавившейся