вскоре нашлась. Железная, мощная, закрыта. Тропинка, шедшая к ней от дома, была утоптана плотнее других. Аля огляделась – одно из деревьев имело хорошо разветвленный ствол. Быстро доев персик, схватилась за одну из веток, поставила ногу на ствол, подтянулась, уперлась в выемку, поднялась еще выше, еще, и вот уже сидела на толстой ветке, обнимала ствол и смотрела на серо-желтую степь. Там, где кончалась степь, зеленой полосой начиналось море. Чем дальше к горизонту, тем море становилось все бесцветнее, расплывалось, приобретало тающий голубой оттенок неба, да и само становилось небом, сливалось с ним.

От моря к дому вела дорожка, по ней шел Константинович в большой соломенной шляпе, рядом шагал Духов с полотенцем через плечо. Что-то обсуждали, Макар возбужденно размахивал руками. За ними ковыляла Барса. Знакомый силуэт Духова, его походка отдались радостью в косточке посередине груди, звонко откликнулись в затылке. Аля прикоснулась губами к шершавой коре дерева, поцеловала Макара на расстоянии, уже чувствуя, как мучительная изнуряющая нега зарождается в теле, порабощает его. Звериная женская сущность оскалила зубы и потребовала добычи. Духов будто почувствовал происходящее с Алей, поднял голову и всмотрелся в сторону деревьев, где она была. Аля быстро спустилась, оцарапав щиколотку до крови, поспешила к дому. Тропинка вывела ее к газону с цветником – Риты уже не было, жара усиливалась.

Французская дверь, яркая вспышка попавшего под солнце стекла, прохлада холла, лестница наверх, комната. Так, теперь сумка, книжка – Мураками «Норвежский лес». Обложка нагрелась. Аля упала на кровать, раскрыла книжку и постаралась успокоить дыхание. Громко затикали часы, где-то они тут были в комнате.

Когда Макар входит, Аля бросается на него.

– Я весь в песке. – Он шутя отстраняется.

– Я люблю песок.

– Нас могут услышать. – Он удерживает ее руки на расстоянии.

– Ну и что?

– Неудобно. Приму душ и пойдем завтракать.

– Меня Римма уже покормила. Останусь тут, почитаю.

– Просто посидишь со всеми. Отказываться нельзя.

Ну разумеется. Духов берет белье и выходит в душевую. Аля смотрится в зеркало над комодом – лицо бледное, глаза сумасшедшие после только что случившейся сценки, волосы растрепаны. Вытаскивает из косметички заколку, стягивает часть волос пониже затылка. В открытое окно веет чужими тревожно-радостными запахами. Цикады не умолкают. Или это не цикады? Ах да, часы. Вот же он, будильник. Красный. Точь-в-точь, как был у матери. Аля рассматривает его: ну надо же, и вправду копия того, что путешествовал с ними по городам. Только новее. Подносит будильник к уху – и стучит так же. Что же это: теперь мать всю жизнь будет являться ей привидением?

Стол был накрыт под раскидистым орехом. Константинович в рубашке и шортах пил воду из стакана. Мокрые волосы зализаны, шляпа на спинке стула. Перед ним в тарелке желтел суп, посередине стола на блюде бронзовела рыба, пожаренная кусочками и снова воссоединенная, воскресшая в другой форме. Нарезанные овощи. Виноград, персики. Свежий хлеб. Кофейник, чайник. Алеша ел кашу и изучал какую-то инструкцию. Барса лежала рядом со столом и смотрела за тем, как светотень рисует изощренные узоры на земле.

– А, ребенок, привет. – Константинович взял ложку и зачерпнул суп. – Как устроилась?

– Хорошо, спасибо.

– Присаживайся. Тебе нравится тут?

Аля кивнула, села на свободный стул.

– А вот Полинка дуется. Даже не выходит завтракать. Ей тут все не так. Подавай ей весь этот хаос, переизбыток растительности, красот, красок – фу, тошно. А тут у нас чистые линии, ребенок, чистые краски. Одна-две, может, яркие, а за ними такие тающие, многозначительные и простые одновременно. Так тебе правда нравится? Или ты тоже предпочитаешь убийственные красоты?

– Мне нравится. Но вообще, я первый раз на море.

– Да ну? – Он рассмеялся и сделался вдруг довольный. – Не может быть.

Аля налила себе кофе. Добавила сливки из кувшинчика.

– И как оно тебе, море?

– Я только ночью его видела. Сейчас сходим с Макаром.

– Плавать умеешь?

Аля кивнула.

– Не утонешь, если пойдешь одна? Хочу, ребенок, у тебя сегодня Макария украсть. Не возражаешь? Мы с ним немного поработаем, поговорим. Обсудим пробы. Ты ведь в курсе про пробы? Ну вот. А потом хочу показать Макарию грандиозную стройку, которую я затеял.

Ну что на это ответишь? Аля отпила кофе.

– И что за стройка?

– Новый цех консервного завода. Здесь, ребенок, есть небольшое консервное производство, там работают все местные. Соленые огурцы, кабачки, томаты делаем. Цех и все оборудование допотопные. Сделаю им новое помещение, поставлю современное оборудование.

Аля отщипнула виноградину – та уже нагрелась и почти пропеклась.

– Наверное, это очень дорого?

Рассмеялся:

– Дело не в деньгах, а в том, насколько ты этого хочешь. Я беднее тебя, ребенок. У меня сплошные долги, огромные долги. Вон, Алеша знает. Так ведь, Алеш?

Алеша пожал плечами, доскребая ложкой кашу со дна тарелки.

– Кстати, Алеш, а как там наша выставка? Народ идет?

– Очередь на улице до вечера стоит.

– Отлично. – Константинович потер руки, взял чистую тарелку, наложил себе рыбы.

– Я тоже была там, – сказала Аля. – Когда выставка еще не открылась, Тропик провел.

– Видела «Зиму в Дугино»?

Аля кивнула.

– Что скажешь?

– Интересная. Вроде.

– Интересная, – хмыкнул, очистил кусочек рыбы от костей, отправил в рот. – Да вся Россия о ней талдычит! Газеты, интернет, телевидение криком кричат, визгом визжат. Интересная, – насмешливо передразнил он Алю. – Неизвестная прежде картина Грабаря – ты хоть, ребенок, понимаешь, что это такое? Какое это событие? Конечно, он не Леонардо, но у нас тут свои Леонардо.

– Да, я понимаю. Просто я картинами не очень интересуюсь.

– Да, знаем мы, чем ты интересуешься. – Очистил от костей очередной кусочек и засунул в рот. – Прекрасно знаем. Вон он идет, твой интерес.

Духов уселся рядом с Алей. Она сжала его руку.

– Макарий, я договорился с твоей подружкой, что украду тебя сегодня. Она не возражает. – Пауза. – А ты?

– Иван Арсеньевич, я с удовольствием.

Аля уставилась в чашку с кофе. В кофе отразился лиственный узор ореха. Зачем она сюда поехала? Надо было отказаться.

После завтрака Духов говорит ей в их комнате:

– Ты ведь не сердишься?

Она не отвечает, лежит животом на кровати.

– Не дуйся. Завтра все уедут, и мы с тобой останемся здесь одни дня на три. А сегодня у Ивана Арсеньевича день рождения, сама понимаешь.

– Как день рождения? – Аля привстает в изумлении. – Почему ты мне не сказал? У нас же и подарка нет.

– Он не принимает подарки. Не отвечает на звонки в этот день. Все это знают. Никаких поздравлений. Но праздничный ужин будет. Ладно, я побежал. Увидимся вечером. Тут отличный пляж – тебе