– Душ дальше по коридору, найдешь. Пойду вниз, страшно есть хочется. Буду ждать тебя там, ладно?

– Ладно.

Душевая и туалетная комнаты обозначены картинками, как в гостинице. Согревшись под горячими струями воды, Аля думает, что заснула бы прямо тут, если бы не невозможная яркость белого кафеля. Вытершись и обмотавшись полотенцем, она добредает до комнаты и падает на кровать. Здесь свет более приглушенный, а по потолку вьется мелкотравчатая лепнина. Она пытается сфокусироваться на ней, но лепнина только еще сильнее расплывается, заражая хаосом разрушения стены, мебель, всю комнату. Аля зевает и проваливается в сон.

Проснулась она от крика птицы, надсадно-тоскливого, сладостного, как какая-нибудь восточная мелодия, – гу-гу-цы, гу-гу-цы. Горлица. Солнце, протиснувшись сквозь лапы растущей за окном сосны или чего-то вроде того, уже успело нагреть постельное белье и ноги. Духова рядом не было. Она села на кровати, потянулась. Как уснула вчера без одежды, так и спала. Поднявшись, прошлепала по горячему полу к сумке. Вжик – радостно вскрикнула молния, когда Аля потянула ее за золотистый бегунок. Вытащила шорты, майку – они были немного мятыми после суток путешествия. Вспомнила, что оставила вчера мокрые юбку и рубашку в душевой. Одевшись, сходила туда. Душевая была пуста, только утреннее солнце играло с самим собой в пинг-понг, ударяясь о начищенный белый кафель стен и пола.

Аля спустилась по лестнице. Теперь можно было все тут хорошо рассмотреть. В холле первого этажа плыла в воздухе белая мебель. На одной из картин, украшавших стены, Аля узнала Константиновича. Портрет был выполнен мазками. Режиссер стоял, прислонившись к стволу южного дерева, – руки сцеплены на груди. Хлопковый белый костюм, кожаные сандалии, глаза следят за смотрящим с любой точки гостиной. По портрету и не скажешь, что Константинович коротышка. Аля поспешно отвернулась, подошла к французскому окну, располагавшемуся напротив входной двери. За окном просматривалась лужайка, по краю ее огибали старые деревья с раскидистыми кронами, между ними кое-где высились пирамидальные тополя. Посредине лужайки был разбит цветник, в нем возилась вчерашняя плотная женщина, на голове ее белела панама.

Аля толкнула стеклянную дверь, та поддалась и распахнулась. В лицо дохнуло жаром, обжигающие солнечные ремни мгновенно стянули лоб, колени и локти. Чудно: в Москве лето заканчивалось, а тут время словно отмотали назад. Она ступила на гравийную дорожку, решив подойти к женщине в панаме и поздороваться.

– Здравствуйте!

Женщина выпрямилась и сурово посмотрела на Алю. Лет пятьдесят, круглые глаза, крупные веснушчатые руки, ситцевое платье в гигантских ромашках. Ничего не ответила, снова наклонилась и продолжила работу с цветами. Аля смешалась: вчера эта женщина была так доброжелательна.

С лужайки было видно, что дом больше, чем кажется с фасада. Обойдя правое крыло, она обнаружила еще один вход напротив плотно подступающих деревьев. Простая дверь, открыта, две ступеньки. Аля вошла и оказалась в чем-то вроде предбанника без окон: галоши под вешалкой, два синих рабочих халата на крючках, стопка панам на полке. Веник и ведро в углу. Влево уходил короткий коридор, одна из двух дверей была распахнута, оттуда лился дневной свет, гремели кастрюли, пахло жареной рыбой, супом. Аля решилась заглянуть.

Та же самая женщина с веснушчатыми крупными руками, в ситцевом платье с гигантскими ромашками резала острым ножом помидор на рабочем кухонном столе. Шкафчики сверху были открыты, рядом на плите что-то шипело, булькало в кастрюлях. Аля поморгала, сердце сбилось с ритма.

– А, Алюшка, проходи.

– А… там, – она глупо улыбнулась и кивнула головой в сторону лужайки. – Я только что видела вас там, на улице…

– Там Рита, моя сестра-близняшка. – Женщина вытерла пот со лба толстым запястьем. – А я Римма. Что, похожи? – засмеялась весело, дружелюбно. – Рита менингитом в детстве переболела, с тех пор как ребенок. Но с садом хорошо управляется. Да проходи, что стоишь, я не кусаюсь. Садись за стол. Сейчас чаю тебе налью. Завтрак будет через сорок минут, в десять.

Римма поставила перед Алей чашку, принесла пузатый фаянсовый чайник, разлила крепкий душистый чай. Подвинула тарелку с кусочками хлеба, масло, нож. Персик.

– Кушай, девочка. Если не против по-простому. А с церемониями – пожалуйста, в десять.

Аля помешала чай, мазнула масло на хлеб. Осмотрелась. На полу – мозаичная плитка, кухонные шкафчики – голубые с белым. Кроме входной, тут были еще две двери. Одна вела в кладовку и была сейчас открыта, оттуда поглядывали на хозяйку два стоящих рядом холодильника, стеллаж с коробками и банками, бутыли с растительным маслом.

– Я рада, что ты приехала, Алюшка, а то и поговорить тут не с кем. Та, – Римма показала на вторую закрытую дверь, ведущую, возможно, куда-то вглубь дома, – и словечка не скажет, кроме дай да подай. И все, что ни сделаешь, не так и не эдак. Чудная девка. Ты вроде не актриса?

– Нет.

– Ну и слава боженьке.

Аля глотнула чай.

– Римма, а вы не знаете, где Макар?

– К морю ушли. Иван Арсеньич каждое утро перед завтраком водорослями дышит.

Нарезав овощи, Римма выложила их на блюдо и подошла к плите. На самой маленькой конфорке булькала в ковше каша. Помешала ее ложкой.

– Алешка уж очень любит мою рисовую кашу. Такой каши, как у вас, тетя Римма, говорит, никогда не едал. Хороший парнишка, а уж за Иван Арсеньича любому голову оторвет. Отсыпается сейчас.

Аля дожевала бутерброд, допила чай.

– Я пойду погуляю тогда, ладно?

– Гуляй, девонька, пока не жарко. Такого воздуха, как у нас, нигде нету. А уж простор какой! Та вон, – опять кивок в сторону закрытой двери, – все недовольна, пальмы ей подавай, скалы. А у нас тут лучше всяких скал, у нас тут по-простому. Они сюда из Франции приехали, там – то, там – се, слушать тошно.

Аля взяла персик, вышла и направилась вглубь парка, в тень. Хвойники жарко махали мощными лапами, платаны и тополя играли листьями. Деревьям было много лет. И откуда они тут, в степи, взялись, кто их посадил? При этом дом Константиновича – Аля оглянулась и еще раз осмотрела белое двухэтажное здание – выглядел так, будто был построен относительно недавно. Деревья росли редко, воздух и свет свободно проходили меж них. Территория просматривалась насквозь, лесная болезнь тут Але не грозила. Никаких украшательств, архитектурных чудачеств, скульптур не было – просто деревья, пожухлая трава и утоптанные тропинки. Орали цикады. Аля сворачивала с одной тропинки на другую, пока не оказалась у белой стены, ограждавшей территорию. Откусила персик, посмотрела наверх: забор метра четыре, над ним – нежное голубое небо.

Надеясь обнаружить калитку, она пошла вдоль забора. Калитка