Эта бешеная погоня за «собачьей почтой» тянулась с самого раннего утра. Не останавливаясь более чем на минуту, чтобы перевести дух и сунуть в рот горсть снега, люди и собаки стремились вперед. Через горы и озера, через дремучий лес и занесенные снегом пустоши они неслись, не тратя времени на еду и питье, не сводя пристальных взглядов с санного следа и отпечатков лап. Даже свирепые хаски, казалось, понимали, что их стремительный бег – это вопрос чьей-то жизни и смерти и что они не должны уклоняться со следа, пока цель хозяев не будет достигнута. Их почти волчье обоняние подсказывало – другие люди и собаки все ближе. Еще немного – и они смогут догнать их!

И хотя они спотыкались на ходу, а лапы их кровоточили, в псах все равно кипел азарт погони. Эти полуволки-полусобаки скалили зубы и рычали, чуя приближающийся запах чужого человека, а сзади подгоняло почти осязаемое отчаяние их хозяина Вабигуна. Инстинкт диких существ указывал им путь, и им уже не требовалась направляющая рука каюра. Верные до последнего, они влекли вперед свою ношу, хотя их языки вываливались, сердца слабели, а глаза наливались кровью, словно красные шары. Время от времени, чувствуя, что силы вот-вот иссякнут, Вабигун падал на сани, чтобы перевести дух и дать хоть немного отдохнуть ногам, – но псы даже не сбавляли хода, не обращали внимания на возросшую тяжесть. Однажды шагах в ста от них промчался огромный лось, но хаски словно бы его и не заметили. Другой раз рысь, принимавшая на скале солнечные ванны, скатилась по склону, будто большой серый шар. Собаки на миг напряглись при виде своего смертельного врага – а затем рванули дальше.

Тем не менее скорость упряжки понемногу падала. Последняя собака еле плелась, превращаясь в обузу. Вабигун вытащил нож. Сверкнуло лезвие, перерезая ремни, – и измученный пес покатился в сторону, вскоре оставшись далеко позади. Еще двое тянули с огромным трудом, третья отчаянно хромала. Снег позади упряжки был весь испятнан кровью.

С каждым мгновением отчаяние все сильнее отражалось на лице юноши. Его глаза налились кровью, как и у собак, из-за ужасного напряжения этой безумной гонки; рот жадно хватал воздух, а ноги, неутомимые, как у оленя, начинали слабеть, подгибаясь в коленях. Все чаще он без сил падал на сани, все короче становились попытки бежать за упряжкой. Скоро эта погоня завершится… А они так и не догнали почту Гудзонова залива!

Собрав все силы, Ваби снова вскочил на ноги и, прикрикнув на собак, погнал упряжку дальше. Впереди уже маячила опушка леса, а за ней, в просвете между деревьями, простиралась колоссальная белая гладь озера Нипигон.

И там, в самой дали, двигалась маленькая черная полоска. Полуслепые от усталости глаза Ваби едва могли ее разглядеть, но он точно знал – это была «собачья почта» на пути к цивилизации.

Он попытался закричать, но его крик не смог бы преодолеть расстояние в сотню шагов. Земля шаталась под ним, а ноги будто налились свинцом. Вабигун без сил повалился в снег. Верная стая собралась вокруг него, облизывая лицо и руки юноши; дыхание псов обжигало его, словно горячим паром. На миг Ваби вдруг почудилось, что день превратился в ночь. Его глаза закрылись сами собой. Сопение псов медленно отдалялось, и Ваби казалось, что он понемногу проваливается в кромешную темноту.

Отчаянным усилием Вабигун вернул себя к реальности. Оставался еще один шанс – всего один! Юноша снова услышал сопение собак, ощутил прикосновение их шершавых языков на лице и руках. Он с трудом привстал и, словно слепой, начал шарить руками по снегу. Где-то здесь, в нескольких футах, стояли его сани, а там, на другом конце озера, стремительно удалялась почта Гудзонова залива!

Кое-как выбравшись из кучи спутанных постромками собак, он добрался до саней, и наконец его пальцы нащупали холодную сталь винтовки.

«Последний шанс! – стучало в его мозгу. – Последний шанс!»

Направив ствол винчестера в небо, чтобы не навредить собакам, Вабигун нажал на спусковой крючок. И начал стрелять – один, два, три, пять раз! Затем он вытащил из-за пояса еще патроны, перезарядил винчестер и стрелял снова и снова, пока черная полоска вдалеке не остановилась, а затем не повернула в обратную сторону.

А Вабигун все стрелял, пока ствол винтовки не нагрелся, а патронташ не опустел.

Тьма медленно рассеивалась перед глазами юноши. Он услышал крик, кое-как встал на ноги, протянул руки и выкрикнул имя, когда вернувшаяся упряжка «собачьей почты» остановилась в полусотне ярдов от его собственной.

Из вторых саней выскочил юноша, почти подросток, и с возгласом удивления и радости бросился навстречу молодому индейцу. Тот уже снова падал без чувств, когда дружеские объятия подхватили его.

– Ваби, что случилось?! Ты ранен?

Вабигун, теряя сознание, прошептал:

– Род… Миннетаки…

Его губы перестали шевелиться, и он тяжело осел на руки товарища.

– Что случилось, Ваби! Говори скорее! – поспешно воскликнул Родерик, смертельно побледнев. – Что – Миннетаки?

Ваби из последних сил приоткрыл глаза:

– Миннетаки захватили вунги…

Затем сознание оставило его, дыхание прервалось, и Вабигун упал как мертвый.

Глава II

Миннетаки в лапах разбойников

Несколько мгновений Родерику казалось, что жизнь в самом деле покинула его друга. Вабигун лежал так неподвижно и его лицо покрывала такая странная, пугающая бледность, что Род и сам не заметил, как принялся звать его по имени, едва сдерживая рыдания. Затем подбежал второй погонщик – курьер «собачьей почты». Он опустился на колени рядом с Вабигуном, сунул руку под его толстую рубашку и прислушался, пытаясь уловить биение сердца.

– Он жив!

Погонщик достал из кармана куртки небольшую металлическую флягу, открутил крышку и поднес горлышко к губам молодого индейца. Несколько глотков сразу оживили юношу – он приоткрыл глаза, мутным взором посмотрел на обветренное лицо погонщика, и снова смежил веки. Курьер выдохнул с облегчением и перевел взгляд на собак из Вабинош-Хауса. Измученные животные распластались на снегу, бессильно уронив головы между лапами. Даже присутствие чужой упряжки не могло вывести их из забытья. Можно было бы подумать, что псы упали замертво, если бы не их тяжело ходящие бока и высунутые языки.

– Этот парень не ранен, – сказал курьер, обращаясь к Роду. – Взгляните на его собак. Он бежал, бежал, пока не рухнул без сил!

Если эти слова и утешили Рода, то не слишком сильно. Он радовался, что Ваби понемногу приходит в себя, но вид его загнанных собак с окровавленными лапами и особенно упоминание Миннетаки заставили юношу задрожать от страха и тревоги. Что случилось с юной индианкой? Почему сын фактора целый день преследовал почту, чуть не до смерти загнав псов и под конец потеряв сознание? Неужели Миннетаки погибла? Неужели вунги убили маленькую красавицу?!

Снова и снова Род пытался заставить Ваби заговорить, пока курьер не оттолкнул его и не отнес юного индейца к почтовым саням.

– Ступайте-ка вон к тем елям, наберите растопки да разожгите костер пожарче, – распорядился погонщик. – Надобно влить в парня что-нибудь погорячее, растереть его и завернуть в меха. Дела у него не слишком хороши…

Род, не дослушав, побежал к ельнику, на который указывал курьер. Заметив по пути березы, он сорвал с них несколько пластов бересты для растопки. К тому времени, как подъехали почтовые сани с почти безжизненным телом Вабигуна, на опушке уже пылал жаркий костер. Пока погонщик стаскивал с Ваби одежду и укутывал его в тяжелые медвежьи шкуры, Род подбрасывал в огонь сухой еловый лапник. Вскоре поляна на добрый десяток шагов озарилась ярким светом. Над костром был подвешен котелок, в котором таял лед, а курьер открывал банку консервированного супа.

Смертельная бледность понемногу покидала лицо Вабигуна. Род, стоя на коленях рядом с другом, с радостью слушал, как выравнивается его дыхание. Но к радости все сильнее примешивался страх. Что случилось с Миннетаки? Раз за разом Родерик мысленно повторял этот вопрос. За те минуты, что его друг