Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Заглохни, дядя, – отмахнулась Марья, снеудовольствием глядя на Олега. Морячок сразу же замолчал, только пожалплечами.
– И что было дальше? – спросила я, скорее извежливости, потому что об остальном уже догадывалась.
– Я лежал без сознания, – с обидой продолжилОлег, – и наверняка бы умер от потери крови, если бы не Виктор. –Морячок при этих словах выпятил грудь и гордо кивнул. – Он нашел меня.
– Точно. Иду я, значит, к парку… Я всегда в парк хожу в этупору, там обычно днем студенты тусуются, пиво пьют и оставляют бутылки, а ятакого непотребства не терплю, чтоб, значит, город загаживали, и бутылки этисобираю.
– Алкаш, – презрительно констатировала Марья.
– Не алкаш, а в меру пьющий. Имею право, между прочим.
– Ври дальше, – скривилась Марья.
Морячок вроде бы обиделся, но все-таки продолжил:
– Иду, значит, я и, решив сократить путь, двинул напрямую,чтоб на аллею выйти. Тихо так, и на душе благостно…
Я невольно нахмурилась: еще одной христианской души я простоне выдержу, но Виктор вновь вернулся к суровой действительности. Тут требуетсякое-что пояснить. В северном районе нашего города, который по старинке зоветсяСлободой (когда-то там действительно была ткацкая слобода), располагалсябольшой парк, разбитый в пятидесятых годах прошлого века. Задуман он был попринципу московского и даже назывался так же: ВДНХ, с прибавлением «области».Название не прижилось. Парк с самого основания был прозван «полтинником» поневедомой причине. Старожилы утверждают, что были там павильоны, сады, гулялиобразцово-показательные свиньи, крупный рогатый скот и гуси прямо-такиневиданных размеров, а также были выставлены на всеобщее обозрение изделияпредприятий, которыми славна область. Впрочем, павильоны и сады благополучнодожили до сего времени, но еще лет тридцать назад все достижения куда-тоиспарились и павильонам нашли другое применение: в одном была библиотека, вдругом – отдел милиции, в третьем – спортклуб. Парк официально назвали Паркомкультуры и отдыха, но горожане, должно быть, из духа противоречия окрестили его«выставкой», как раз тогда, когда он перестал быть ею. Потом пришли тяжелыевремена, и парк захирел, вскоре все павильоны были распроданы частным фирмам.Самым шикарным, но и самым удаленным был как раз тот, что стоял у Лебяжьегопруда. Там и находился офис Медведева. То, что среди белого дня там пробиличеловеку голову, в принципе, не удивляло, парк – он и есть парк. С другойстороны, наряды милиции там дежурили постоянно. Это я к тому, как надлежалоотнестись к словам Олега. Я подумала и решила: надлежало отнестись с доверием.
– Иду я, значит, – между тем продолжил морячок, –и вдруг слышу: жалобно кто-то стонет. Ну, я заглянул в кусты, хоть и опасалсяподвоха, но так как по характеру человеколюбив и не могу пройти мимо чужойбеды… заглянул, а там вот он лежит, весь в крови и портфелишко к грудиприжимает, а в кармане у него как зазвонит, я аж подпрыгнул. А он стонет ещежалостливее..
– Телефон? – не удержалась Марья.
– Нет, Олег ваш. Ну, я обрадовался, что он живой, с трупомтолько свяжись, себе дороже… – Тут мы все непроизвольно поморщились. –Вызвал «Скорую», дождался чин-чином и сюда его сопроводил. По дороге он,сердечный, очнулся и давай о портфеле волноваться, а когда увидел, что конвертанет, только что не плакал. Даже врачиха сказала: «Немедленно прекратитеволноваться, а то я ни за что не отвечаю». Во как. Чего в конверте-то было? Япытал, он молчит. Деньги небось?
– Фотографии, – ответила я.
– Шантажировать кого хотели?
– Что ты мелешь? – обиделась Марья. – И как тебетакое в голову пришло?
– Что ж мы, по-вашему, телик не смотрим? Уж если зафотографии по шарам дали, ясно, что фотографии не простые, а золотые. На чтоеще нужны? Когда такую компромать с собой возишь, непременно нужна охрана.
– Значит, фотографий у нас нет? – задала риторическийвопрос Марья, твердея лицом. – Это порождение ехиднино постаралось. Большенекому. Только как он пронюхал? – озадачилась она.
– Гридин позвонил, – нахмурился Олег. – Донесдружку… хотя откуда Гридину знать…
– Он знал, – кивнула я покаянно. – Я сама ирассказала, что привезла тебе фотографии. Муж быстренько снарядился – и тебя поголове…
– Какой мерзавец, – покачал больной головойОлег. – А еще прикидывался, сочувствовал.
– Муж?
– Гридин. Сюда приезжал… А тогда это он мне названивал, забумажки переживал.
– Иуда, – подсказала Марья. – Выходит, они сСерегой заодно.
– Кто бы сомневался, – презрительно фыркнул Олег,косясь на меня. – И Симону он обрабатывает с целью… Чего там, мерзавец.
Если он думал, что открывает мне глаза, то совершеннонапрасно, я и до этого ничуть не сомневалась, что у Андрея есть интерес помимобольших чувств ко мне.
– Они становятся опасны, – продолжил Олег. – Двапокушения на вас, слава богу неудачных, сегодня едва не убили меня… – Тут Олегпоморщился и потрогал голову, а морячок выпятил грудь.
– Ты в милицию заявил? – спросила я.
– Гридин сразу же позвонил… лицемер. Уже приезжали,допрашивали.
– И про супостата сказал? – нахмурилась Марья.
– Сказал, но они не впечатлились. У меня еще бумажникпропал. Считают, обычное ограбление. Теперь жалею, что сообщил им про конверт,толку от этого не будет, а муж Симоны озлобится, что мы на него опять милициюнатравили. И очень возможно, перейдет к решительным действиям.
– Куда уж решительнее, – заметила я.
– Он нас всех укокошит, – заявила Марья, так напугавсаму себя, что тут же побледнела до синевы.
– Тогда ему тюрьмы не миновать, раз милиция в курсе нашихпроблем.
– Да ментам по барабану, – вмешался морячок. – Увашего муженька и деньги, и знакомства, а от вас одни бумажки останутся. –Из этих слов я заключила, что морячок в курсе наших дел, и пригорюнилась.Надеюсь, у Олега хватило ума промолчать о трупе. – Бумажки что? Ерунда,разорвал, и всех делов.
– Вот именно, – пискнул Олег, соревнуясь с Марьей вбледности. – Симона, тебе необходима охрана. События развиваются чересчурстремительно и…
– Где ее взять? – вздохнула Марья. – В охранноеагентство я на всякий случай звонила, такие бабки дерут, креста на них нет. Агде у нас деньги? Жаль, что твой папа прислал нам никудышный подсвечник. Лучшебы денег сколько-нибудь, мы бы их в дело пустили…