Я снова начал оценивать, но уже по-другому. Ей-богу, если быменя клятвенно не заверили, что это родной брат папани и Юлиной маменьки, ни вжизнь не поверил бы. То есть при ближайшем рассмотрении кровное родство былозаметным, и даже очень, но все равно Владимир Олегович выглядел так, словнородился-то он у тех же мамы и папы, а рос и воспитывался совсем в другой семьеи даже в другой стране. Ни капли суровой требовательности, которую постояннодемонстрирует папаня, ни грамма жеманности и двуличности, так и прущей изкакой-то там Олеговны. Открытая улыбка, веселые и умные глаза, приветливыйголос. Может, все дело в деньгах? Папаня и Олеговна (да что ж за чертвозьми-то! У меня из памяти постоянно вылетает имя Юлиной мамы) живут вроскоши, отсюда и повадки, а вот братец ихний, судя по одежде и ведущей вквартиру двери, существует в совсем другом финансовом режиме.

По идее, мне надо было бы в этот момент проститься и уйти –свою задачу я выполнил, Дану до места довел и сдал с рук на руки. Но отчего-тоуходить мне совсем не хотелось. И потом, мне нужно было улучить момент ипоговорить с Владимиром о маньяке, но так, чтобы Дана не слышала. Поэтому,когда Руденко-младший распахнул дверь и гостеприимным жестом пригласил меня вквартиру, я забыл о своих грандиозных (в очередной раз) планах на вечер ивошел. Мои подозрения касательно финансового режима папаниного братцаподтвердились сей же момент: большими деньгами здесь и не пахло. Стандартная«двушка» с крохотной прихожей, в которой с трудом помещался один человек.Странно все-таки: Михаил Олегович содержит, кормит и поит не только сестру сплемянницей, но и дальнюю родственницу жены с маленьким ребенком, а братпочему-то стоит особняком, хотя и живет в двух шагах. В этот момент впервые вмоей голове зародились подозрения, что в семейке Руденко не все так ладно игладко, как показалось вначале. Нет, все-таки я опять вру. Первые подозрениязакрались в мой глупый мозг в конце первой недели, когда я понял, чтообитателей огромной квартиры связывают какие-то слишком сложные отношения,основанные отнюдь не на любви друг к другу. Я замечал косые взгляды, улавливали самостоятельно домысливал недомолвки и намеки, удивлялся полному отсутствию интересаэтих людей к своим близким. Чего стоит один только пример: мы занимаемся сДаной в «тренажерке», слышится дверной звонок – и девочка даже не вздрагивает,не поднимает голову, прислушиваясь и стараясь понять, кто пришел. ТолькоВладимира Олеговича она чувствовала безошибочно и всегда реагировала на егоприход, все прочие передвижения, приходы и уходы членов семьи оставляли ееравнодушной. Ну как такое может быть? А ведь эта ситуация повторяласьежедневно. И то же самое происходило в столовой, если мы с ней вместе обедали.Звенел звонок, домработница Нина шла открывать, я замечал:

– Кто-то пришел.

И в ответ получал молчаливое пожимание плечами. Мол, незнаю, и мне неинтересно.

При этом Юля вела себя совершенно иначе. Если в моментпоявления папани она была дома, то непременно мчалась по коридору, оглашая всенемаленькое пространство звонким восклицанием:

– Дядя Мишенька пришел!

К слову заметить, приход Ларисы Анатольевны такой помпой необставлялся, и я ни разу не слышал, чтобы Юля назвала ее «тетей Ларочкой». Неговоря уж о том, что приход с прогулки или еще откуда-нибудь бабки АнныАлексеевны не вызывал у юной очаровашки вообще никакой реакции. А несчастнуюзатюканную Лену с ее резвым Костиком в этом доме просто не замечали. С ней дажене разговаривали за столом. По крайней мере в те несколько раз, когда намдоводилось оказаться вместе в столовой.

Я уже говорил, что я не великий психолог и не великийпедагог, могу к этому добавить, что я и не великий аналитик и как-то не привыкзадумываться над тем, что вижу и слышу. То есть вижу я хорошо и на слух нежалуюсь, все подмечаю, но никогда не обдумываю и не пытаюсь анализировать, какнекоторые. Поэтому те странности, которые я замечал в доме Руденко, тихонькооседали в моей голове и никаких дополнительных знаний не приносили. И только втот момент, когда я оказался в квартире Владимира Олеговича, количествостранностей переросло в качество и заставило меня начать думать. Хотя идуматель из меня… в общем, примерно как и сыщик. Я все больше привык по частимужского обаяния и мускульной силы.

Еще не успел пройти первый шок от того, что в семействеРуденко, оказывается, имеются красивые (а Владимир показался мне просто-такиголливудским красавцем) и доброжелательные мужики, как меня с головой накрылшок номер два под названием Муза Станиславовна. Вот хоть режьте меня, хотьрасчленяйте – никогда не поверил бы, что у ТАКОГО мужа может быть ТАКАЯ жена. Яготов был увидеть женщину типа Дженнифер Лопес, или Анджелины Джоли, или хотябы типа Мерил Стрип, то есть не такую откровенную красавицу, но доверху набитуюшармом и изюминками. Увидел же я невзрачную, маленького роста женщину без грудии без попки, с тусклыми короткострижеными волосами невнятного цвета и бледнымневыразительным лицом. Мне встречался такой тип лиц, и я точно знаю, чтоникакой косметикой, никаким самым умелым макияжем их не исправишь, наоборот,даже самые осторожные и деликатные краски делают некрасивость этого лицазаметнее, а имеющиеся дефекты – выпуклее. Более того, жена Владимира Олеговича немногосутулилась и зябко куталась в длинную, достававшую почти до пола шаль и отэтого делалась похожей на старушку. Улыбка же у нее была такой солнечной исердечной, что я тут же засомневался: а знает ли она о своей некрасивости?Обычно женщины (во всяком случае, те, которых я знавал), сознающие собственнуюнепривлекательность, ужасно страдают от этого, внутренне зажимаются, а внешнеэто проявляется резкостью, угрюмостью, нелюбезностью и неулыбчивостью.Комплексы внутри – проблемы с поведением снаружи, и моя подопечная Дана – яркийтому пример. Муза же Станиславовна была совсем не такой. А какой? Я даже несмог подобрать определение.

– Здравствуйте, Павел, я очень рада вас видеть. –Она протянула мне цыплячью лапку, тоненькую и холодную. – Надеюсь, вы не откажетесьвыпить чаю с Володей, а мы с Данусей вас оставим, у нас много работы.

Само собой, я не отказался. Помимо дела, имеется в видуразговор о маньяке, меня грызло любопытство: что это за люди, что за семья, какони живут? Ведь задание Наны Ким к тому времени еще не было выполнено.

Владимир провел меня в комнату, сильно напоминавшую комнатусумасшедшего ученого. Я такие в кино видел, в жизни как-то не доводилось.Сплошные книги, книги, книги, диски, кассеты – кругом: на полках, на столе, наполу, под диваном. Интересно, где мы будем пить чай? На столе свободногопространства для этого мероприятия явно не хватит.

– Садитесь, Павел, – Владимир Олегович указал накресло, – сейчас будет чай. Или вам принести кофе?

– Нет-нет, чай.

Он вышел, а я принялся осматриваться, но, кроме книг, наглаза ничего не попадалось. Пришлось изучать названия. Больше половины слов вэтих названиях оказались мне не знакомы, но общее впечатление было такое, чтоэто что-то из области социологии. Или психологии. В общем, что-то насчетповедения человека в обществе. И никаких сборников стихов. Иными словами, братпапани тоже не выглядел большим ценителем поэтического творчества.